После выкидыша она стала винить себя за то, что с ней произошло. Как врач она понимала, что внутренние противоречия не могли стать причиной выкидыша. Но в учебниках по акушерству ничего не было сказано про огромное чувство утраты, которое заменяет собой развивавшегося в материнском чреве крошечного ребенка. Учебник не сообщал, что она будет чувствовать себя потерянной без того, о ком узнала всего месяц назад. После первой беременности в Сомер проснулась сильная тоска, которая, видимо, дремала в ней всегда. Родители дали девушке установку, что ее пол не должен мешать ее же стремлениям. Сомер занималась карьерой и была абсолютно уверена, что она не такая, как остальные женщины. А теперь, впервые в жизни, почувствовала себя в чужом лагере.
Все свободное время Сомер проводила за медицинскими журналами, изучая вопрос деторождения и выявляя все возможные причины выкидышей, вела график овуляции и меняла рацион питания. Она докладывала обо всех своих открытиях Крису, но вскоре поняла по тусклому взгляду мужа, что ему это неинтересно. Он по-прежнему был в ординатуре по нейрохирургии и не понимал ее стремления забеременеть. К счастью, энергии Сомер хватало на двоих, поэтому она не придала особого значения тому, что впервые с момента знакомства они не пошли одной дорогой.
* * *
Теперь, вместо того чтобы пить голубой пунш, Сомер сидит в одиночестве на бордюре где-то в загородном захолустье и понимает, что тот день три года назад разделил ее жизнь на до и после. До первого выкидыша она была довольна своей работой, домом с видом на мост Золотые Ворота и друзьями, с которыми они с Кришнаном виделись по выходным. Всего этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Но после выкидыша она стала ощущать нехватку чего-то важного и значительного, чего-то такого, что затмевало все остальное. С каждым прожитым годом и каждым отрицательным тестом на беременность пустота в их жизни росла, пока не стала похожа на нежеланного родственника, вклинившегося между ней и Кришнаном.
Иногда ей хочется, чтобы наивное счастье их прежней жизни вернулось. Но чаще она мечтает двигаться дальше, туда, где никак не желает оказаться ее собственное тело.
7
«ШАНТИ»
Бомбей, Индия, 1984 год
Кавита
Когда хозяин арбы ссаживает Кавиту и Рупу в городе, солнце стоит высоко в небе, и сестры страдают от жажды и голода. Они тонут в шумном хаосе: сигналящие машины, орущие водители. На улице полно переполненных грузовиков, скота всех видов и мастей, дерзких велосипедистов, рикш и мотоциклистов. Сестры перекусывают одной на двоих порцией чаата и кокосового молока возле уличного лотка. По обеим сторонам улицы тянутся самодельные лачуги с жестяными гофрированными крышами. Возле жилищ сидят на корточках женщины и готовят пищу на небольших кострах, стирают одежду в ведрах с грязной водой.
Рупа спрашивает у торговца чаатом, как найти приют «Шанти». В ответ на вопрос Рупы он лишь качает головой, хотя и впускает двух босоногих женщин в деревенских одеждах в свою лавку. Тогда Рупа обращается к одному из водителей, лениво облокотившемуся на свой автомобиль. Мужчина сплевывает на дорогу остатки семян бетелевой пальмы и меряет Кавиту взглядом. Все начинают выяснять, не изуродован ли младенец, нагуляла ли она ребенка или просто слишком бедна, чтобы оставить его себе. Наконец им на помощь приходит бородатый старик, жарящий на углу улицы арахис. Он рассыпает теплые орехи по газетным кулькам и в перерывах между выкрикиванием «Арахис, горячий арахис» рассказывает им, куда надо идти.
Рупа крепко держит Кавиту за руку и тащит за собой по забитым людьми тротуарам и улицам с оживленным движением. Кавита старается поспевать за сестрой и останавливается лишь раз, чтобы укачать малышку. Рупа смотрит на темнеющее небо и спешащих прохожих. Она наклоняется к сестре и говорит:
— Чалло, бена. Возьми ее вот так.
Сестра подсказывает Кавите, как держать девочку, чтобы можно было укачивать на ходу.
— Надо идти быстрее. Когда стемнеет, тут будет небезопасно.
Кавита подчиняется и ускоряет шаг. Она знает, что через несколько часов Джасу поужинает, посидит у костра, выпивая и раскуривая тонкие сигареты биди с другими мужчинами, и пойдет к ней. Она скажет, что ему не нужно беспокоиться о ребенке, потому что малышку забрали. Наверное, он рассердится. Возможно, даже побьет ее. Но это наказание не идет в сравнение с тем, что она уже выстрадала. Почти два часа Кавита с Рупой молчат. Наконец они подходят к двухэтажному облупившемуся зданию синего цвета. У ворот Кавита чувствует, как ноги наливаются свинцом, каждый шаг дается ей с трудом. Повернувшись к сестре, она трясет головой и повторяет: «Най, най, най…»
— Бена, ты должна, — мягко уговаривает Рупа. — Ты ничего не можешь поделать. Что тебе еще остается?
Рупа подводит сестру к двери и звонит. Все расплывается перед глазами, но Кавита различает, что на двери красными буквами написано «Шанти», то есть «покой». Дверь открывает согбенная старушка в линялом оранжевом сари с рисунком. В руках у нее веник.
Кавита видит, как Рупа разговаривает с пожилой женщиной, но не слышит ничего, кроме звона в ушах. Кто позаботится о моей малышке? Эта женщина? Будет ли она любить Ушу? Во рту у Кавиты сухо, словно туда насыпали песка. Старуха жестом приглашает сестер зайти и ведет их в конец коридора. У входа в кабинет стоит высокая женщина в синем шелковом сари.
— Спасибо, Сарладжи. Увидимся, — доносится мужской голос из глубины небольшого кабинета. Высокая женщина поворачивается, чтобы уйти. В приюте для сирот ее элегантное сари и бриллиантовые серьги смотрятся так же неуместно, как смотрелся бы бенгальский тигр. Увидев сестер, она улыбается, слегка кивает и проходит мимо.
В кабинете мужчина средних лет с копной черных волос на голове, прищурившись, смотрит через очки в роговой оправе на печатную машинку.
— Сагиб, — говорит Рупа, — мы принесли в твой приют ребенка.
Мужчина поднимает взгляд на дверь. Сначала он видит Рупу, потом замечает стоящую позади нее Кавиту, и наконец его взгляд останавливается на ребенке.
— Да-да, конечно. Садитесь, пожалуйста. Меня зовут Арун Дешпанде. Должно быть, вы проделали долгий путь, — говорит он, глядя на их потрепанный вид. — Хотите чаю или воды? — спрашивает господин Дешпанде, подавая знак старухе.
— Да, спасибо, — отвечает Рупа за обеих.
От этого небольшого проявления доброты Кавита начинает тихо плакать. Слезы катятся, оставляя на запыленных щеках две дорожки. Конечно, она очень хочет пить, еще бы ей не хотелось! Голова раскалывается от жары и голода. Ступни ноют от порезов и волдырей после долгого хождения по городу. Дорога, роды и несколько часов мучительных схваток до них совершенно вымотали ее. Последние несколько дней она мало спала. Кавита очень устала. Но еще больше за весь день ее вымотало одинаковое выражение на лицах людей и эти укоризненные взгляды.
— Всего несколько вопросов, — произносит господин Дешпанде и берет планшет-блокнот и ручку. — Имя ребенка?
