– Это не твое дело! Иди отсюда! Забудь сюда дорогу! – вскинулась Кристи. – И ключи отдай наконец от моей квартиры!
– Эта квартира и моя тоже! Сколько я денег в ремонт вложил!
– Давай уже, убирайся! Или я вызову полицию!
Богоявленский в сердцах заломил руку бывшего мужа за спину и подтолкнул в сторону двери.
– Э, э! Больно! – завопил тот.
– Не блажи, а то будешь ночевать в ментовке, я легко устрою.
Наконец поэт вытолкал его из квартиры. Ключи Валера так и не оставил – но это они с Кристинкой пусть разбираются.
Да, неоднократно он слышал об этом «грозном муже», никогда не видя его, но даже не думал, что он такой глупый и жалкий. Как Кристина прожила с ним едва ли не двадцать лет и до сих пор никак не отделается?
Девушка отправилась в ванную – приводить себя в порядок.
Богоявленский по-хозяйски распорядился: достал из бара початую бутылку виски, плеснул добрую порцию себе и Кристине. Добавил льда, как любил сам и она тоже (кажется).
Наконец Кристи вернулась: умытая, не накрашенная, с припухшим носиком.
– О, Юрий Петрович, – воскликнула она, обнимая бокал с виски, – ты всегда знаешь, что нужно женщине.
– Давай, за тебя. И нелегкую твою судьбу. Чтобы горести и печали остались в прошедшем.
Они чокнулись, выпили.
Богоявленский спросил напрямик:
– Он, – имелся в виду ее бывший муж, – тоже получил то самое видео?
Она вспыхнула.
– И тебе оно пришло, Юрочка?
Он кивнул.
– Какая гадость! Где оно и у кого было столько времени! И почему этот мерзавец начал распространять его сейчас?
– Интересно, связана эта рассылка с убийством Грузинцева? – подхватил поэт.
– Боже мой, значит, они могли и Алиске это послать? Даже если нет, она все равно узнает!
Он с силой сжал ее за плечо, поцеловал по-братски в висок.
– Если разобраться, ничего постыдного в этом нет. Кто из нас в молодости не грешил – пусть первый бросит камень.
– Ах, все равно, Юрочка! Все равно! Какая гадость!.. И еще, хочу тебе сказать: Алиске я рассказала недавно. Даже Валера не знает – хотя он-то догадывается, поэтому так безумствует… Алиса не его дочь. Она – от Грузинцева.
«Понятно, – подумал поэт холодно. – Вот кого Алиса, значит, мне напоминала. Грузинцев, пострел! Значит, и здесь поспел!»
А Кристи продолжала:
– Мы ведь уже были женаты с Валеркой. А с Андреем расстались к тому времени бесповоротно. И как-то я встретила его. На улице, почти случайно. Валерка как раз тогда в отъезде был, матери своей помогал в деревне картошку копать – ну, у нас и завертелось снова с Грузинцевым. Потом муж вернулся, были разные сцены, что я тут делала без него, но я ни в чем, конечно, не призналась – такому признаешься! После этого мы с Андреем разошлись, теперь уже навсегда. А еще через месяц выяснилось: я беременна.
– Грузинцев ничего не знал о твоей дочери? Что она от него?
– Я ж говорю: мы больше не виделись. И не разговаривали. Тогда, за кулисами театра, когда ты меня к нему потащил, я его увидела первый раз за восемнадцать лет. Я и не знала, что он там, на Маросейке, играет.
– Бедная ты, бедная. Извини, что я о вашей былой страсти не догадывался. Могла бы и сказать мне.
– Зачем?
– А зачем ты к нему в его дом вместе со мной поехала?
– Мне стало интересно: посмотреть, как он живет, кто жена, дети? Потому и согласилась… У нас с ним тогда, в молодости, дикая ведь любовь была. Ну, с моей стороны, во всяком случае. Я долго от нее отходила. А потом беременность, что ли, отрезвила. И мне совсем не нравилось, когда в Алиске вдруг его черточки проявлялись. Хотелось забыть его совсем, чтоб ничего не напоминало.
Поэт сказал – почти не шутя:
– Так, может, это ты Грузинцева отравила? Отомстила за поруганную честь? За безвозвратно ушедшие годы? Нахлынула вдруг вспыхнувшая ревность?
– Ох, Богоявленский, мало ты детективов читаешь, хоть и сценарист. Разве ж такое бывает? Восемнадцать лет человека не видеть – а потом вдруг встретить и отравить? Еще, я понимаю, если б я его ножиком полоснула – на почве, как пишут в полицейских протоколах, совместного распития спиртных напитков и внезапно возникших неприязненных отношений. Но тут – отравление! К нему ж заранее надо готовиться, яд доставать, все продумывать. А ты меня за три дня пригласил. Я и маникюр свежий к мероприятию сделать не успела. И ты мне такое коварное дело шьешь! Может, с больной головы на здоровую перекинуть пытаешься?
Шутейный разговор вырулил на скользкую тему, захотелось его прервать.
– Давай лучше еще на посошок, да я поеду. Возьму такси, машину у тебя здесь брошу.
– А я бы хотела, чтоб ты остался. Алиски до утра не будет. Но безо всякого этого… Совсем ничего не хочется. Просто побудь со мной, как товарищ, защитник и старый друг. Я тебе на диване постелю. А ты мне на ночь сказку расскажешь.
– Могу даже стихи почитать.
– О нет, твои стихи не на сонный лад настраивают, а совсем наоборот.
Но несмотря на то что Кристина постлала ему на диване, а сама улеглась в свою постель в пижамке, заснули они все-таки в объятиях друг друга. И страсть в этот раз, возгораемая от «молодежного порно», оказалась даже более яркой и жесткой, чем бывала у них обычно.
Утром он проснулся раньше ее, сделал кофе, спроворил завтрак. В холодильнике нашлись яйца и молоко, и он сварганил блюдо, в котором был мастак: омлет.
Потом подбросил ее на работу – оказывается, трудилась Кристина в бизнес-центре где-то на Садовнической набережной.
А когда он ее довез и построил в навигаторе маршрут до дома, ему вдруг позвонил адвокат.
– Есть новости, – молвил деловито. – Когда сможете ко мне подъехать?
– Да хоть сейчас.
– Давайте. Часик у меня в запасе есть. Сейчас вышлю вам адрес.
И Богоявленский переменил маршрут.
История перстня – глава девятая.
Прошло 117 лет со времени его первого явления.
Апрель 1937 года.
Москва, СССР
Репрессии – как смерть. Ты знаешь, что в принципе кончина – неизбежна, но она где-то там, далеко. Не веришь в нее, даже несмотря на то что многие вокруг умирают.
Но когда Якова Сауловича Агранова, комиссара первого ранга и руководителя Главного управления госбезопасности НКВД, вдруг понизили до предыдущей его должности, «всего-то» начальника секретно-политического отдела, он задумался всерьез. Неужели и он тоже – смертен? Канет в подвалах вслед за своим недавним начальником – Ягодой, только что арестованным?
