– Тогда я, наверное, обращусь к тебе за помощью. Вот только съезжу к подруге, посочувствую ей и, может быть, даже сегодня и обращусь.
– Давай, – пожал плечами Костя, – у тебя есть мой номер? Позвонишь, и я приеду, куда скажешь.
Всю дорогу я размышляла над происходящим и, когда уже добралась до Натальи, пришла к самым неутешительным выводам.
Наталья с порога кинулась заливать слезами мою жилетку:
– Ты представляешь, с Олегом я не испытываю того удовлетворения, на которое рассчитывала, когда меняла Петечку на этого черствого, бездушного человека, не способного разбираться в прекрасном!
– И что, для того чтобы это услышать, я мчалась сюда, побросав неотложные дела? – возмутилась я.
– Объявился Василий? – часто задышала Наташа.
Все же она была не совсем в депрессивном состоянии. Кое-что в этой жизни ее еще интересовало.
– Никто не объявился. Причем здесь это?
– Тогда что за неотложность? – возмущенно воскликнула Наталья. – Я, как бы, вынуждена держать в любовниках собственного мужа Петю. Мне это, конечно, нравится гораздо больше, чем когда он живет со мной вместе.
– А как же Олег? – ахнула я.
– А что Олег? – хлюпнула Наташа, – Олег по-прежнему спит на раскладушке на кухне. А мы тайно встречаемся с Петей. В конце концов, батюшка не разрешил мне спать с Олегом, но не запрещал мне спать с мужем, с которым мы венчаны.
– Олег знает?
– Зачем же ему знать? – снисходительно улыбнулась Наташа.
– Зачем тогда тебе нужен Олег?
– Он обещал мне сделать ремонт!
– И обманул?
– Вот именно!
«Когда же, – с трепетом подумала я, – камень долетит до дна этой пропасти? Уже кажется: вот-вот услышу, наконец, звук, который засвидетельствует, что падение исчерпало себя. Но камень все летит и летит». Я люблю своих подруг. И все им прощаю. Пытаюсь их понять. Иногда не понимаю. Но пытаюсь. Изо всех сил.
– Мне жалко Олега, – сказала я, – и Петю – тоже жалко.
– Почему-то всем всех жалко, – недобро покосилась Наташа, – а меня, меня? Почему меня никому не жалко?
Я молчала: и в самом деле, почему? Почему? В конце концов, ничего счастливого и даже приятного в такой ситуации, в которой оказалась Наташа – нет. Так почему же и в самом деле не жалко эту многомужницу?
«Это неправильно. Это очень неправильно».
– Я что-то не могу понять, в чем я-то тут могу помочь? – решилась все же уточнить я.
– Повлияй на него, – быстро заговорила Наталья, – он тебя послушает. А то в магазине кончится та плитка, которую я присмотрела, всего два ящика осталось, как раз столько мне и нужно, а другую такую же я нигде больше не видела.
Вот они, парадоксы нашей жизни! Я бросила компьютер, в котором, возможно, заключена информация на 3 миллиона долларов, и, роняя крылья, теряя перья, примчалась сюда, чтобы выслушивать сагу о двух ящиках плитки. Пусть даже и очень хорошей! Вдобавок поступило недвусмысленное предложение вмешиваться в чужие отношения.
– Кто я ему такая, чтобы твой Олег меня слушался? – аккуратно озвучила я свое негодование.
– Пусть знает, что я не одинокая какая-нибудь! Что у меня есть подруги, которые не дадут меня в обиду!
– У меня как раз есть сейчас свободные деньги, разреши их тебе предложить.
– Что толку мне от твоих денег? – обиделась Наталья. – У меня несчастье, мне опять попался мужик, который не дает денег на ремонт, а ты мне свои деньги предлагаешь. Ты в своем уме?
– Как ты себе представляешь этот наш разговор? Я скажу: «Олег, дай денег на плитку!»
– Вот оно, тлетворное влияние твоей прямолинейной Осокиной, – поджала губы Наташа. – С кем поведешься… Плитка… Ремонт… Как все это низменно! А ты скажи: «Олег, каковы ваши дальнейшие планы? Не собираетесь ли вы и дальше жить в этой квартире?» И как бы невзначай поинтересуйся, не собирается ли он плитку сменить, а то старая напоминает о пофигисте Пете, которому совершенно все равно, какая плитка в доме!
Я молчала. А что тут сказать?
– Ты хочешь сказать, что намерена бросить меня в трудную минуту? – с негодованием воскликнула Наташа.
– В трудную минуту не брошу, – ответила я и вздрогнула: кто-то ковырялся ключом в дверном замке.
– Сейчас представится возможность проверить это! – торжествующе возвестила Наталья. – Это – Олег.
Натальин ювелир оказался субъектом высокого роста, лицом – крупно вылеплен, стрижен, как говорят в народе, «под горшок», стильно, так, что его прямые светло-русые волосы свободно откидывались, когда ювелир красиво встряхивал головой. После крепкого рукопожатия Олег ликующе заговорил о том, как он страшно рад познакомиться и как он всем нутром своим ощущает, что Ольга необыкновенная женщина, чистая помыслами и делами, которую хочется обожать, которой следует восторгаться…
Это было уже выше края. Однако я помнила о слове, данном подруге. В конце концов, когда тебя просят помочь, надо помочь.
– Петя оскорбил мою маму! – почему-то провозгласила Наташа. – Он позвонил моей маме и что-то там ей наговорил!
Олег скорбно поник головой. Его волосы ниспадали, заслоняя его же взгляд от всего, что только может быть постыдного на свете. Я тоже нашла, что в такой ситуации будет приличным опустить вниз уголки губ. Хотя, конечно, интеллигентного Петю портрет, рисуемый Наташей, нисколько не напоминал.
– Ты себе представить не можешь, что это за человек! – судя по интенсивному заламыванию рук, слова Наташи относились к бывшему мужу.
– Но ведь вы так долго вместе прожили, – не выдержала я, – целых семь лет…
– Да, и все это время я, как бы, пыталась сделать из него человека! – горестно закивала Наташа. – Но это оказалось неосуществимым мечтанием.
Олег тяжело вздохнул. И рукой откинув назад тяжелую прядь волос, мужественно выдержал мой испытующий взгляд.
– А что сказал по этому поводу батюшка? – спросила я.
– Батюшка! Он сказал то же самое! – надсадно задышала Наташа. – Он тоже строго осудил Петю за то, что он столько лет мучил меня! Батюшка сказал, что нужно жить для семьи, что перед семьей у всякого честного христианина существуют обязательства.
Олег часто закивал головой, приводя в движение прическу, и заморгал глазами в знак полного согласия со словами Наташи.
– Наша семья давно была на грани, – трагически понизила голос страдалица, – ну как ты думаешь, если он со мной целый год не спал. То пост, то еще что-то.
Олег деликатно сделал вид, что не расслышал последнего пассажа. Прикрыв глаза и чуть закинув голову назад, он вдруг запел:
По диким степям Забайкалья,
Где золото моют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
Пел он, надо сказать, хорошо, с чувством. Чистым, глубоким голосом. Припомнил, не сбившись, все семь куплетов. Но как-то все это было совершенно не к месту.
