– Хорошо, если тебе надо что-то мне сказать, ты скажешь это мне в лицо, глядя мне в глаза, правда, любимая?
– Правда. Только не называй меня любимой.
– А может, это было сообщение родителям, или брату, или еще какой-то подруге. Впрочем, мне пофиг.
– Вот и прекрасно, Фабио.
– Я никогда не мог понять: ты серьезно говоришь или насмехаешься? А я вот пишу сейчас песню. О тебе, об одной тебе. О том, что у нас было… И эту песню скоро можно будет услышать. То, что я отдал на прослушивание, очень понравилось, и особенно то место, где говорится о тебе. Я придумал себе псевдоним… – Фабио немного выжидает, смотрит на девушек и наконец произносит: – Фабио Фобия. Нравится тебе?
– Да, очень. Особенно своей новизной.
Фабио качает головой:
– А знаешь, почему у нас ничего не получилось? Потому что ты всегда мне завидовала. Со мной ты никогда не была в центре внимания.
Фабио быстро смотрит на Дилетту, Олли и Эрику. И улыбается:
– До скорого. – И уходит. Брюки у него чуть спущены, сухощавый, широкоплечий, на голове – бандана: ярко-синяя, оттеняющая его голубые глаза.
Эрика, улыбаясь, пытается сгладить ситуацию:
– Он, конечно, крутой… То есть… красавец!
– Да после того, что он сейчас сотворил, он просто урод!
Олли возвращает Ники телефон:
– Что бы ты там ни написала, не говори нам ничего. Надеюсь только, что все будет, как хочешь ты.
Ники, улыбаясь, кладет его в карман.
– И это говоришь ты, Олли? У тебя всегда была слабость к Фабио…
Тут вмешивается Дилетта:
– А по-моему, он не сдавал в этом году экзамены только потому, что не хотел расставаться с Ники.
– Да ты что? Он не сдал экзамены?
– А ты не знала? Как ни странно, сейчас и с долгами переводят.
Ники тем временем стирает сообщение, которое она послала Алессандро. Не стоит больше рисковать.
– Вообще-то я хотела бы прочитать текст песни, которую он сочинил обо мне… Фабио Фобия… не так уж и глупо… В любом случае я не собираюсь к нему возвращаться.
И Ники быстро убегает по коридору, а за ней ее верные Ондэ, они бегут, весело хохоча и обгоняя друг друга.
Глава двадцать седьмая
Алессандро только что закрылся в своем кабинете. Он смотрит на фотографию, стоящую на столе. Берет ее, подносит к глазам, крутит в руках. Разумеется, это он и Елена. Что за глупая мысль – надеяться, что они останутся вместе… Снова воспоминание. Они в «Цирке дю Солей», смотрят «Аллегрию». Ему совсем не нравится. А ей – очень. Именно поэтому он постарался и достал билеты в первом ряду. Ради нее, чтобы увидеть ее улыбку. Чтобы смотреть ее удивленными глазами на прыжки канатоходцев с такими идеальными телами. А она наслаждается музыкой, сценическими эффектами, светом. Как прекрасно было вдыхать через ее улыбку ощущения от этого зрелища и понимать, что она, одна лишь она – его настоящее зрелище. А что теперь? Остается лишь выйти из пустого зала. Что сталось со зрелищем моей жизни? Но он не успевает закончить свои размышления.
Тук-тук. Кто-то стучит в дверь: ему не удастся найти ответ на этот трудный вопрос.
– Кто там?
– Я, Солдини. Можно?
– Заходи.
– Извини, что я тебе мешаю, может быть, ты как раз сейчас думаешь над идеей, которая нам всем так нужна… Идея простая и сильная, четкая и меткая…
– Да-да, говори, что такое? – отрезает Алессандро, не желая признаться даже самому себе, что он постоянно думает о Елене, только о ней одной.
– Здесь пришел один твой друг. Говорит, что вы договаривались о встрече. Какой-то Энрико.
– Не какой-то Энрико, а Энрико Манелло… Пусть войдет.
– А насчет всего прочего? Не решил пока?
– Чего – всего прочего?
– Насчет кратчайшего пути.
– Солдини!
– Ладно-ладно, забудь. Я просто хотел помочь… – И он пропускает в кабинет Энрико.
– Привет, рад тебя видеть. Ты и вправду зашел, а я-то думал, это очередная твоя шутка…
Алессандро приглашает его сесть и тут только замечает, что друг необычно серьезен. Он пытается приободрить его.
– Хочешь чего-нибудь выпить? Ну там кофе, чаю, есть кола, даже Red Bull, смотри… – Он открывает маленький холодильник. – Да у нас полно всего!
– Нет, спасибо, я ничего не хочу.
Алессандро садится напротив. И фотографию, где они с Еленой – веселые, смеющиеся, – тихонько сдвигает, пряча за другие фотографии. И поудобнее усаживается в кресле.
– Ну, так что случилось, старина? Чем я могу тебе помочь?
– Это ты фотографию Елены спрятал только что?
– Да нет, я просто ее чуть сдвинул…
Энрико улыбается:
– А тебе не приходило в голову, что Елена тебе изменяла? Ты говорил, вы расстались? Вчера сказал.
– Ну да, верно.
– Сколько времени назад?
– Уже больше двух месяцев назад она ушла из дома.
– А ты никогда не думал, что она могла тебе изменить, например, с кем-нибудь из нас? Ну, скажем, со мной?
Алессандро резко выпрямляется. Смотрит ему прямо в глаза.
– Нет, никогда об этом не думал.
Энрико улыбается:
– Молодец. Это просто здорово, правда. Не знаю, будете ли вы снова вместе, но это здорово. То есть я от души желаю, чтобы вы снова были вместе, если это то, чего ты хочешь, но в любом случае хорошо, что обошлось без драм, без ревности. Даже сейчас, когда вы расстались, тебе и в голову не приходит, что Елена могла тебе изменять. Нет, правда, это здорово.
Алессандро смотрит на него непонимающе:
– Я что-то не понимаю. Ты хочешь что-то сказать?
– Да нет. Сказать нечего, у тебя все путем. Проблема у меня. У меня.
Они какое-то время молчат. Алессандро уже и не знает, что подумать. Энрико трет руками лицо, потом кладет их перед собой на стол и смотрит Алессандро прямо в глаза:
– Алекс, боюсь, Камилла мне изменяет.
Алессандро со вздохом облегчения откидывается в кресле.
– Извини, ты не мог мне сразу так и сказать? А то крутился вокруг и около, какие-то намеки делал, я уж начал думать бог знает что…
– Я хотел понять, до какой степени ты можешь меня понять. Ревность. Ревность – ты даже не знаешь, что это такое. Тебе повезло, ты не знаком с этим чувством: оно ест тебя изнутри, мучает, разрывает на части…
– Все, хватит, хватит, я понял.
– Поэтому я задал тебе все эти вопросы. Я уже сказал: тебе этого не понять.
