Зажмурить глаза. Перевести дух. Позволить себе минутную слабость.
Дайана распахнула веки и оттолкнулась от колонны. Медленно прошла вперёд, разглядывая, куда же её занесло.
Ищущий взгляд метнулся по высоченному потолку, стенам. Приметил очертания недалёкой арки и смутное мерцание в её глубине.
«А вдруг?..»
Дайана решилась. Передвигаясь тихими перебежками, от колонны к колонне, она добралась до арки, что скрывала ещё один зал. Напрягая зрение, сделала несколько шагов внутрь.
Железистый, мрачный, знакомый запах… Мерцание слабенького огня, что подрагивает в двух чашах, возложенных на вычурные постаменты. Меж них – внушительная глыба тёмного, похожего на оникс, камня. Сиденье – искусно вырезанная передняя часть… И некий предмет на нём. Неровный, кругловатый… Блестящий так же, как её крест.
Серебро. Здесь?
Неосознанный шаг вперёд, чуть ближе. На потолке качнулось нечто длинное, словно верёвка. Ощутив быстрый укол страха, Дайана вскинула голову – но очертаний не разобрать. Взгляд снова метнулся по тускло освещённому пространству, задержался было на средоточиях теней – углах.
«Выхода здесь нет. Надо бежать, искать дальше. Выскользнуть, пока вампиры ищут в другом месте».
Но что же это…
Последний шаг к трону из оникса.
Дайана вытянула шею, сузила глаза…
И задохнулась, разглядев человеческий череп, будто отлитый из серебра. А на нём – тонкую, чёткую резьбу в виде буквы.
«А. Аббат», – пронеслось в мозгу.
Дайана попятилась от огней в темноту. Отскочила от странной, напоминающей гроб, махины, что стояла у стены по левую руку.
Крутануться на каблуках, разбежаться как следует и прочь отсюда, немедленно прочь! Через арку, через…
Судорожный вздох. Бег, что закончился, едва начавшись.
Дайана отступила и, словно меч, вскинула перед собой крест.
– Милое дитя… – улыбнулся вампир, шагая ей навстречу из тени возле арки. – Добро пожаловать в мою скромную обитель.
Глава 11. Схватка с Аббатом
Казалось, что по воздуху, отдельно от незримого тела, плывёт голова – лысая, рябая, блёклая… Как щербатая луна. Лицо мнилось благостным, но глаза цвета зёрнышек граната алчно сияли, неотрывно глядя на Дайану.
Мимолётное движение в темноте, яркая вспышка – возле арки зажглись ещё две лежащие на постаментах чаши, осветили фигуру, одетую в угольно-чёрный плащ с пелериной. Аббат улыбнулся, отчего на дряблых щеках появилось по три складки, и беззвучно скользнул ближе.
– Не подходи! – выкрикнула Дайана, замахиваясь крестом.
– Тише, дитя, тише… – пророкотал вампир, не сбавляя скорости, заставляя пятиться к трону, отступать. – Не бойся. Здесь только ты… я… и Бэтти… Славная, старая Бэтти…
Взмах широкими рукавами, странная пыль, выпущенная из беломраморных ладоней.
Язычки пламени, что поднялись с третьей пары сокрытых в темноте чаш, высветили громадину из потускневшего от времени серебра: рельефные волосы, искажённое мукой лицо; саркофаг-корпус – изнутри, безусловно, усеянный шипами…
«Распутная Бэтти. Железная, нет, серебряная дева», – вспыхнуло и угасло в памяти.
Аббат наступал. Тут как тут возникал рядом, куда бы Дайана не отпрянула.
Под потолком закачались цепи с наручниками и ошейниками на концах. Холодно заблестело серебро – посмертные маски, закреплённые на стенах. По обеим сторонам проявились ниши с аккуратными рядками черепов: коричневатых, древних… И совсем свежих, с бурыми, тошнотворными пятнами.
– Истребители. Все, как один, – без труда прочитав мысли отступающей Дайаны, пояснил Аббат. – Моя чудесная, любимая коллекция. А это… – вампир вдруг вырос у трона и, взяв в ладонь серебряный череп, провёл по нему ногтем – острым и белым, как обломок кости, – …первый, кого я убил. Бедный, бедный Лоррек…
Дайана не стала дослушивать – со всей возможной скоростью бросилась к арке.
Аббат улыбнулся ей вслед. Возложил руку на неприметный выступ на камне. Надавил.
Решётки упали прямо перед носом, преграждая Дайане путь.
«В ловушке. В ловушке…»
– Как же ты молода, – мягко проговорил Аббат за её спиной.
Дайана конвульсивно дёрнулась, развернулась к трону лицом. Не отдавая себе отчёта, прижалась спиной к решёткам, перекрывшим арку. До боли стиснула в дрожащей ладони крест.
– Немедленно откройте! Откройте, я…
– …приказываю? – с деланным недоверием улыбнулся вампир, отступая от громоздкого трона. – Милое глупое дитя, кто ты, чтобы мне приказывать? Не думай, крест в руке не даёт тебе такого права. Ведь Древние, – рот Аббата растянулся от уха до уха, обнажив острые, как у хорька, зубы, – не боятся ни креста, ни серебра… И ты не навредишь мне, как бедняге Роберту.
Что-то слегка тронуло волосы, заставило обернуться.
– Попалась, злючка?
Дайана отшатнулась. С той стороны решётки стояли вампиры, в том числе тот, которого она угостила крестом – злорадные улыбки, прожигающие насквозь глаза.
– Думала, не учуем тебя через двери? Громыхание такого пульса не услышим?! Вот дура!
«Дура. Дура, дура, дура…»
В зале с колоннами, будто на огромном болоте, то здесь, то там вспыхивали подвижные, цвета киновари, огоньки. Вырастали безмолвные, сотканные из кружевных теней, фигуры. Подступали теснее, ожидая кровавого зрелища.
«Ты – Ридделл, и Ридделл по крови».
Скоро она исчезнет, подумала Дайана, и кровь отчаянно, как в последний раз, застучала в голове, забилась в хрупких запястьях, барабанами заколотилась в висках…
«Ты – Ридделл».
Сероглазое, каменно-безмятежное лицо вдруг наложилось на уродливый лик Аббата. Исчезло. И слово «отец», не успев сорваться с губ, лишь больно оцарапало язык.
…Если бы не барон, её бы здесь не было. Если бы не он, она бы никогда, ни за что не покинула бы Хокклоу…
– Потерянная. Одинокая. Всеми забытая, – с притворной жалостью вздохнул Аббат и царственно простёр к Дайане когтистую руку. – Идём. Я подарю забвение. Зачем тебе жить, дитя? Ты больше никому не нужна…
«Не нужна», – эхом отдалось в мозгу. Закружилось, завертелось, откликнулось в теле неукротимой дрожью…
А потом пришла ярость.
***
Когда погасла первая чаша, Аббат не повёл и бровью. Но вслед ей угасла вторая, третья – и по залам пролетел удивлённый шепоток.
Девчонка стояла на том же месте: крест в руке ходит ходуном, горячечное дыхание вылетает из губ паром, яркой бирюзой блестит не скрытый волосами глаз… А вот в голове теперь была пустота – и сколько ни старался Аббат, ему не удалось прочесть ни единой мысли.
