– Значит, всё это была неправда, – через силу, будто у неё разом заболели все зубы, выговорила она. – Значит, всё это просто… чья-то… – она прервалась и продолжила с нарастающей в голосе яростью. – Чья-то выдумка… Всего-навсего… выдумка!..
Лицо вдруг исказилось, как у безумной. Девчонка швырнула книгу с колен – но Дориан перехватил её в полёте и положил меж них на скамейку.
– Не бушуй. Всё не так плохо.
Девчонка посмотрела на него так, словно он отвесил ей пощёчину.
– Ты опять насмехаешься! Ну почему ты всегда насмехаешься?!
«Ничего не могу с собой поделать», – мог бы сказать Дориан, но он лишь примиряюще поднял ладонь:
– Успокойся, Ридделл. Я просто хотел сказать, что книга кое-что проясняет. Не всё, но кое-что. А это – уже хорошо.
Девчонка съёжилась на самом краешке скамейки и, судя по виду, впала в чернейшую меланхолию.
– Это вовсе не хорошо…
– Нет, ну посуди сама! – Дориан придвинулся ближе и нагнулся к ней. – Моргейны не существует, на тебе нет и не было никаких гейсов…
– А мой отец бывал в этом мире, – перебив, мрачно заметила девчонка и с горькой усмешкой глянула на него. – Это хорошо?
– А теперь не побывает, – не моргнув и глазом, ответил Дориан. – Ты ведь стащила у него ту штуку для передвижения. Потом её свистнули у тебя. Скажешь, нет?
Девчонка задумалась. Покосилась на лежащий между ними томик – малость брезгливо, будто он был мерзким слизняком.
– Это ведь отец научил тебя читать? – помолчав, решил спросить Дориан.
Ридделл кивнула. Медленно произнесла:
– Да. Когда-то он учил меня: говорить, читать, писать… Это было давно, ещё в детстве… Но я… – она запнулась и продолжила: – …до сих пор всё помню. В Хокклоу хранились разные книги. И теперь я знаю: то были книги из разных миров.
– Быть может, он хотел… – начал было Дориан, однако девчонка неожиданно поднялась и смерила его суровым взглядом.
– Неважно, что он хотел. Мы этого никогда не узнаем.
– Но мы не догово…
– А тебя ждёт диван. Скажешь, нет? – без предупреждения съязвила девчонка и, подхватив книгу со скамейки, первой пошла по направлению к Гриндэлл-стрит.
***
Пристроив рядом пыльного Нэдди, Дайана сидела на кровати и медленно, страницу за страницей, перелистывала фолиант. Иллюстрации больше не манили, да и трепета, что всегда зарождался внутри при мыслях о Моргейне и её извечном противнике Артуриане, больше не было.
Эта книга оказалась сказкой, всего лишь сказкой… А в сказках всё должно было закончиться хорошо. Вот и Артуриан победил Великую Тёмную Королеву, вернул трон, женился на прекрасной Джиннивере… Оставался Мордретт, который, без сомнений, ещё построит им козни в третьей и последующих частях… Но в итоге всё обязательно будет хорошо.
Дайана захлопнула книгу. Подхватила и прижала к груди медвежонка, погладила его по голове, словно то было живое существо.
В сказке всё будет хорошо.
А в жизни?
Через распахнутое окно на кровать падали тревожные, багровые, как подсыхающая кровь, отсветы закатного солнца. Дайана оставила игрушку, встала, и, подойдя к стеклу, сжала в кулаке краешек двухцветной занавески.
Там, за окном, ко сну готовилась Альбия. Неизвестная страна в пока неизведанном мире. Этажом ниже на цветастом диване уже дремал вампир-проводник.
Ей придётся жить здесь. Ей придётся стать здесь своей.
– Что же будет дальше… – вздохнув, тихонько спросила Дайана в пустоту комнаты и оглянулась.
Свет дошёл до плюшевого медвежонка. Блеснул на глазе-пуговице, и Нэдди словно подмигнул. Дайана моргнула от неожиданности.
А потом – подмигнула в ответ, улыбнулась… И задёрнула занавески на ночь.
Глава 17. Жизнь в Доме Дрейков
Дайана исследовала дом: шаг за шагом, этаж за этажом, за первым пыльным пологом – второй и третий… В этом ей была предоставлена свобода, и она вовсе не собиралась от неё отказываться.
Барханы пыли скрывали в себе удивительные вещицы: серебряную пепельницу в форме слепка следа от оленьего копыта; длинный, как кинжал, рог, что, несомненно, принадлежал мифическому единорогу, – отыскав его, Дайана с трепетом подержала находку в руках… Чернильницу на львиных лапах и самого льва – костяную на вид фигурку, с ладонь величиной…
Дайана чихала, утирала нос рукавом, но продолжала осматриваться и продвигаться по серому, давно забывшему людей, царству. Ей это нравилось. Ведь стоило провести пальцем, откинуть краешек пахнущего старостью полотна – и дом, брошенный и омертвелый на первый взгляд, с гордостью показывал ей остатки былого величия.
Но пыль, что взвивалась до потолка при всяком её движении, настырно оседала обратно. И в конце концов Дайана разодрала один из пологов на тряпки, отыскала ведро и, завязав потуже волосы, энергично взялась за уборку.
Не стоило и говорить, что в начале она не особо в этом преуспела: как-никак, наведением чистоты в её комнате всегда занималась Хэтти… Но Дайана упрямо отвоёвывала у гнусной пыли клочок за клочком, сдувала с лица прядь, что непокорно выбивалась из хвоста, и, очищая дом, одновременно зарабатывала себе первые трудовые мозоли.
Она чистила и скоблила, бегала по лестнице за водой, чувствуя неясную радость от действия… А потом – долго сидела в обновлённых комнатах и с огромным удовлетворением разглядывала результат своей работы.
Нередко поблизости вырастал вампир. Смотрел на её потуги, бывало – качал головой, но зачастую просто отмалчивался и исчезал так же быстро, как появлялся. То ли не одобрял эту затею, но не хотел препятствовать, то ли ещё что – Дайана не знала и уверяла себя, что ей, в сущности, всё равно…
Однажды она обнаружила кресло-качалку, что было обтянуто светло-голубым ситцем. И теперь, вечерами сидя в нём в своей комнате, запоем читала книги, журналы и газеты – всё то, что ей удалось купить и раздобыть. Часть из этого предоставил вампир: с видом закоренелого жадины, охая и вздыхая, он самолично открыл створки шкафов и явно нехотя предоставил ей доступ к грандиозной библиотеке.
Дайана впитывала этот мир. Удивлённо ахала и порой смеялась, восклицала и запоминала, а ночью, уже в постели, шёпотом повторяла услышанное и прочитанное. Утром она щекотала животик Нэдди, улыбалась солнцу, нарисованному над ней, – и начинала новые дела.
…Надо признаться, что вампир-проводник частенько портил ей настроение. Он совсем, ни капельки не хотел подчиняться; советы его казались нравоучениями, а извечно высокомерный взгляд мог привести в бешенство любого. Кроме того, к её стыду, он всё-таки внушал беспокойство, и, когда в его улыбке посверкивали заметные клыки, в желудке Дайаны каждый раз холодело. Но она лишь крепче сжимала зубы, слушала и внимала. Ведь всё это было важно не ему – ей.
