В приемной пришлось просидеть с полчаса, за это время внутренне я извелся, потому что понял, что дело еще хуже, чем мне казалось первоначально.
В секретаре сидела медуза от Мортуса и была она куда больше той, что вылетали из спален покойных Вишневских. И я понятия не имел, почему: то ли это норма — разрастаться в живых людях, то ли она, из-за отсутствия связи с маткой, начала разрастаться, чтобы стать родоначальницей уже самой. В любом случае, сознание секретаря ему не принадлежало полностью.
Наконец, какой-то толстяк, тяжело отдуваясь, вышел из кабинета императора, туда заглянул секретарь и пригласил нас.
— И что же ты такого узрел в поместье Вишневских, Ярослав, что тебе срочно потребовался разговор со мной? — спросил император после того, как мы обменялись приветствиями.
Со стороны приемной подслушивающее заклинание раздвинуло защиту и нагло засияло, готовясь передавать все, что тут говорится. А вот фиг вам.
— Ваше Императорское Величество, сначала я хотел бы переговорить с вами наедине, а уж потом, если посчитаете нужным, введете полковника Ефремова в курс дела.
У императора насмешливо дрогнул угол рта, но улыбку он себе не позволил, бросил этак вальяжно:
— Дмитрий Максимович, покиньте нас ненадолго. Выслушаю вашего протеже наедине. Посмотрим, чем он собрался меня удивить.
После того как полковник Ефремов ушел, я, не особо скрываясь, выставил дополнительную защиту от прослушивания.
— Ярослав, это лишнее, — снисходительно сказал император. — Мой кабинет прекрасно защищен.
— Но это не мешает вашему секретарю вас прослушивать, Ваше Императорское Величество.
— Ярослав, ты перестраховываешься, — с явной насмешкой ответил он. — Мой секретарь — маг настолько слабый, что пробить мою защиту для него невозможное дело.
Чтобы доказать свои слова, я проявил все заклинания на кабинете, в том числе и то, что шло от приемной. Заклинание императора явно удивило. Но еще больше его удивило выявившееся заклинание от приемной. Он нахмурился, с лица пропала даже тень улыбки.
— Как ты это сделал?
— Извините, Ваше Императорское Величество, это тайна нашего клана. И пришел я говорить совсем о другом.Прежде чем я расскажу все, что знаю, вы должны пообещать, что не тронете мой клан. Меня накажете, как посчитаете нужным, а клан трогать не будете. Никто из них ничего не знал.
— Вот как? Есть за что наказывать?
— Зависит от точки зрения, Ваше Императорское Величество. Я не хотел сделать ничего плохого, разве что умолчал об известных мне фактах.
Он еще раз пристально посмотрел на проявленное подслушивающее заклинание с таким характерным прищуром, что не приходилось сомневаться: секретаря ждет допрос, и серьезный.
— Клянусь, что не возложу вины на клан Елисеевых за то, что сейчас мне расскажет глава клана. — Император поднял руку, и она окуталась сиянием, показывая, что клятва дана.
Ну я и выложил все, начиная с обнаружения мелких медуз и их огромной матки, которая сейчас пытается взять власть надо мной и которая, как огромный спрут, через своих отпрысков, уже охватила часть империи через ее должностных лиц. Про секретаря я пояснил сразу, снимая с него часть вины.
— Извлечь можешь? — спросил император. — И покопаться у него в голове?
— Могу, Ваше Императорское Величество, — я помялся, — но не сильно хочу. Возможно, будет лучше, если я передам перстень и вы увидите все сами?
— Не хочешь? Почему?
— Чужие тайны мне не нужны. А уж когда они государственные, большая вероятность расстаться с головой раньше срока. У меня и без того нет уверенности, что вы меня отпустите просто так.
— Разумеется, просто так не отпущу, — согласился он. — Только после особой клятвы, после которой ты никогда и никому не расскажешь о том, что случилось. Списка у тебя нет?
— Какого, Ваше Императорское Величество?
Он поморщился.
— Приказываю на время этой беседы отбросить титулование. Списка тех, в ком сидят эти, как ты их называешь, медузы.
— Нет. Я подозреваю, что Вишневский это знал и что эта информация есть у Моруса, но лезть в него не буду, потому что он может взять меня под контроль.
— Уверен?
— Нет, но проверять не хочу. В начале нашего общения он был слаб, так как не восстановился после принудительной голодовки. Сейчас он очень силен особенно в ментале, я не уверен, что смогу ему противостоять со всеми защитами, которые я знаю. Предсмертная записка Вишневского была ловушкой. Думаю, Морус не давал ему уйти, пока Вишневский не поставил последнюю точку.
— Что будет, если мы его уничтожим?
— Я не уверен, но мне кажется: мы получим нового Моруса в одном из кланов. Семена посеяли, всходы надо драть.
— Ефремов?
Я отрицательно покрутил головой.
— Пока я видел только в вашем секретаре. Внедрение сложно провернуть, если жертва ментально защищена.
Он откинулся в кресле и с удивлением на меня воззрился.
— Сколько, ты говоришь, тебе лет?
— Пятнадцать.
— Ты столь уверенно рассуждаешь о магии.
— У меня был хороший учитель. Он мне очень много дал.
— Ты его давно не видел, — слова императора были скорее утверждением, чем вопросом. Значит, его люди — одни из тех, кто наблюдает за мной. — Он не предупреждает о появлении?
— Иногда, — ответил я. — Последний раз, когда мы разговаривали на тему моего ученичества, он сказал, что я знаю достаточно, чтобы не дергать его по каждому пустяку.
— Но сейчас не пустяк. Сейчас твоя жизнь в опасности.
— Мой учитель волхв, а не ясновидящий, — напомнил я.
Устроить им, что ли, еще одну сцену явления Варсонофия? Только ведь опасно, когда столько наблюдателей. Кто-то да определит, что это всего лишь иллюзия, не самое сложное и почти манонезатратное действие. Нет уж, Варсонофия должен являться только лично. Придумать бы еще к кому… Точно, Андрей Мальцев: и просьбу его выполню, и легенду поддержу. Если останусь жив после всего этого, конечно.
— Твой учитель разве не должен проверять, как ты выполняешь его указания?
— Он и проверяет, когда появляется. И я стараюсь выполнять его указание в точности, иначе следует наказание. Довольно суровое надо признать.
Император неожиданно нахмурился.
— Физические наказания детей в нашей стране запрещены.
— Зато они позволяют воспитать внимательного и аккуратного мага, как говорит мой учитель. Лучше пару раз выпороть, чем один раз похоронить.
Сейчас я повторял слова Айлинга. В чем-то я был с ним согласен: слово «нельзя» через задницу понимается наиболее доходчиво и то, к чему это слово относится, запоминается на всю жизнь.
