А у ног, вывернутых по-волчьи, в землю врос прямоугольный, бурый от застарелых и свежих следов крови камень с углублением в виде чаши посередине. Здесь служили тёмные мессы. Сладкий аромат цветов дурманил голову, от мысли о том, что вытворяли со своими жертвами поганые идолопоклонники — тошнота мощной волной подступала к горлу.
— Бежать! — кричало всё естество Рона. Почему? Он и сам не мог объяснить, просто каждой клеткой инстинктивно чувствовал, что отсюда надо убираться.
Ещё эти проклятые цветы… Они теперь совсем не казались божественными. Густой, приторный запах уже буквально бежал по венам, убаюкивал сознание, ослаблял рассудок. Преодолевая накатившую сонливость, ридгон выбил из ладони застывшего рядом разведчика горсть упругих ягод, что тот, как и другие, собрал на подходе к поляне, а теперь продолжал сжимать в кулаке.
Подгоняя солдат, отдал приказ уходить.
Только их это уже не спасло. Из десяти человек одного тогда потеряли убитым, и ему потом позавидовали живые, ушедшие с поганого места.
Весь отряд теперь терзал страшный недуг. Внутренности жгло огнём, они не могли есть — проглоченная пища, как и вода тут же выворачивались обратно. У кого-то раньше, у кого-то позже наступало полное истощение и обезвоживание. Они умирали. Один за другим.
Никто не мог сказать, в чём причина подобного состояния. Лекари, так и не найдя объяснения болезни, разводили руками и обвиняли во всём идола проклятого леса. Из девяти воинов осталось только двое — Рон и Сальмер — умный, крупнотелый, гибкий и ловкий, похожий на дикого гигантского кота разведчик.
Молодой ридгон, как и его товарищи — многоопытные отважные воины, не боялся самой смерти. Не желал её, не торопил, но и не трусил. Но, как любой, даже самый смелый и сильный человек, боялся неизвестного. ПрОклятое посмертие — вот что его страшило. А ещё огнём жгла мысль об обиде, причинённой отцу, и то, что не успел попросить у него прощения.
Потому, не очень надеясь доехать живым, отправил своё покаянное письмо.
*Эренган — младший офицер
**Каннаган — главнокомандующий
8
В замке Хальдад.
Как только содержание письма стало известно хозяину крепости, все живущие в ней были подняты на ноги с единственной целью — снаряжать транспорт, необходимые вещи и средства для того, чтобы отправить их навстречу обозу, везущему в глубь страны раненых. Молодого ридгона во что бы то ни стало следовало срочно доставить в замок и обеспечить нормальным уходом.
Тяжело отцу дались вести от сына. Но Мелькор и в прошлом никогда не пасовал перед трудностями, не сдавался на волю судьбы, тем более теперь, когда стало известно, где находится Рон, не собирался хоронить его досрочно даже в мыслях и делал всё возможное, чтобы повысить шансы на его спасение.
Ульмо — замковый врач — худощавый, угловатый и очень серьёзный сорокасемилетний мужчина, сосредоточенно собирал и сортировал мешочки, коробочки и склянки с микстурами, травами и порошками, пытаясь предположить, что из его арсенала сможет понадобиться для оказания помощи в дороге. На возничих сейчас возлагалась великая ответственность успеть довезти его до наследника господина, а ему предстояло применить всё своё мастерство, совершить, может быть, невозможное, но сохранить жизнь Ронана по меньшей мере до встречи с отцом.
Гонца, вымотанного не меньше, чем его конь, осыпали золотом и снова погрузили в повозку, мольбами и угрозами вынудив взять на себя роль проводника. В ночь, не дожидаясь утра, "спасательная экспедиция" выдвинулась в путь.
Три рундины* спустя, показавшимися Мелькору равными трём прошедшим годам, его Ронан, его мальчик вернулся в родной дом. Больной, слабый, обессиленный, но живой.
Не зря старший ридгон торопил своих людей ему на помощь. У обозных врачей было слишком много забот, чтобы уделять необходимое персональное внимание каждому больному или раненому, даже если он ридгон. И тем не менее, Рону повезло дожить до приезда отцовских посланников.
Дело в том, что он ещё до прибытия семейного эскулапа понял одну полезную закономерность, позволившую ему продержаться так долго. Пища, хоть и со сбоями, но всё-таки "приживалась" в измученном желудке, если поступала очень мелкими дозами и в максимально разжиженном, расщеплённом виде.
Всё это время Ронан буквально по крупицам рассасывал то, что обозники готовили на привалах, подолгу держал под языком кусочки грубого вяленого мяса, пока оно не распадалось на мягкие волокна, а потом не превращалось в безвкусную однородную кашицу.
Никто не знал, сколько времени жизни добавит ему такое, язык не поворачивается сказать, питание, но сразу по приезде Ульмо в первую очередь заперся с главной кухаркой замка и долго наставлял на предмет индивидуального меню для наследника. Понять действительную причину его странной болезни доктор, при всём своём немалом опыте, не мог. Всё, что пока получалось — лишь облегчить страдания.
Как ни готовил себя старший ридгон к любому исходу, сколь ни было в нём мужества принимать любые удары судьбы достойно, в этот раз силы едва не покинули его, когда Ронана на руках понесли в дом. Его мальчик был жив, но жизнь эта висела на волоске — такие вещи бывалый воин видел явственно.
Острая, как халетский клинок, боль зародилась в солнечном сплетении, иглой впилась в позвоночник, расползлась под лопатки, но он не позволил и мышце дрогнуть на своём лице.
— Отец… — блуждающий, затуманенный обезболивающим зельем взгляд Рона искал глаза Мелькора, — Отец, хвала милостивым богам, я смогу… Прости…
— Молчи. — ридгон приподнял и обнял сына за исхудавшие плечи, от чего голова того безвольно откинулась назад. Прижал к себе и зашептал в самое ухо, — Молчи Ронан. Простил давно, ещё тогда… И ты прости. И не будем об этом. Настанет время разговоров, когда поправишься, а сейчас молчи и береги силы. Ты дома, я не позволю тебе умереть. Верь мне, сын.
Он сам не знал, откуда в нём сейчас крепла вера в собственные слова. Сердце мужчины, скованное ледяным кулаком, обливалось жгучими слезами от вида страдающего дитя. Но руки только крепче обнимали похудевшее, ставшее, казалось, по-детски хрупким тело, отдавая тепло и силу. Да он жизнь свою сейчас… Ладно. Каждый родитель знает, что он сейчас готов был заплатить любую цену за одну надежду на то, что ребёнок справится с недугом и встанет на ноги, и проживёт долгие, счастливые годы.
Только когда Рона унесли в комнату, где тут же в несколько пар рук взялись раздевать, отмывать, и создавать все прочие необходимые условия, Мелькор позволил себе упасть в кресло и обратить внимание на собственную боль. В груди сбоило. Ульмо спешно пришлось перенаправить своё внимание на старшего господина. На этот раз ридгон даже не стал раздражённо отмахиваться от врача и, как обычно это делал, грозно гнать его от себя.
Ну, в с лучае со старшим господином доктор знал, что нужно делать. А вот что касается младшего…
