— А ему полагается плановое посещение Полей, — тихо замечает мой друг, — не волнуйся за него, он часто там бывает. После выхода в смертный мир — практически всегда.
Поля… От одного только воспоминания об их безжалостном солнце меня начинает одолевать неприятная слабость. А демону там будет хуже, чем мне. Тяжелее.
— Джо… — может, я еще найду слова, чтобы Дэймону не выписывали эту «процедуру»?
Именно в эту секунду плавным пружинящим движением Дэймон переходит в демоническую форму и будто собирается для броска.
— Уходи, Рози, — Джо практически рычит, и в его ладонях уже материализуются клинки души, — сейчас же.
— Проваливай, пе-е-ернатая, — с издевкой рычит Дэймон, — мы еще увидимся, не переживай. И повеселимся, обязательно. Со мной точно веселее, чем с этим пра-а-аведником.
Если бы после этого он все-таки не прыгнул вперед — я бы решила, что Джо окончательно потерял терпение и перешел к усмирению демона без лишних реверансов.
Джо эффективен и безжалостен… Даже более чем.
Пять секунд, два удара — и демон уже отброшен на спину, и оба клинка души буквально пришпиливают его к полу. Воздух наполняется солоноватым запахом крови. Еще семь секунд — и Дэймон на хриплом выдохе возвращается снова к человеческому облику.
Джон — напряженный как струна, опасный — как любой из его клинков, стоит над поверженным Дэймоном и вычитывает экзорцизм. Я никогда не видела его таким и не уверена, что хотела бы узнавать эту сторону моего друга.
Нет, я знаю — он серафим редкой силы и умения, но… Сейчас мне хочется закрыть глаза, а вовсе не смотреть на это… Слишком хочется вступиться. Вступиться за одного безмозглого недоумка, но какие у меня на это полномочия?
Джо прав, совершенно прав, с демонами, что так близки к срыву, любые церемонии будут лишние.
Вот только что мне делать с ощущением, что я только что побывала на спектакле? Спектакле одного актера, который зачем-то очень нарывался на неприятности…
Ну, и… Нарвался.
У меня только один вопрос.
Зачем?!
Хотя я выразилась бы непечатнее!
14. Ангел на охоте
Утро начинается с мигрени. Все-таки сказывается вчерашний нервный вечер, передают мне привет два невыветрившихся отравления, и весь тот рабочий перегруз, что я допустила — он тоже никуда не делся.
Первым делом после постели я тянусь к сводке, лежащей на тумбочке. Я с этим всем стану первым чистилищным неврастеником.
Все в порядке. За ночь Генри не сорвало, из «планируемых грехов» — еще одна подробная откровенная фантазия в адрес поручителя, то есть меня. Когда убираю бумагу в карман — щеки уже горят. Нет, есть все-таки в этом мире постоянство, и это постоянство — в том, что Генрих Хартман абсолютно неизлечимый пошляк. Или озабоченный? Короче, я не знаю, как это описать, но тестостерона у него явно переизбыток.
Какая все-таки жалость, что я не могу просто взять и сгонять к нему в Лондон, последний ключ мне надлежит беречь как зеницу ока и желательно — хранить у сердца.
Вот только куда, скажите на милость, мне девать этот трижды проклятый выходной, практически мне навязанный настойчивым Джо.
При мысли о Джо сразу тянутся хвостом вчерашний вечер, Дэймон, размазанный тремя скользящими движениями, и…
Желание вне плана выйти на смену и занять себя работой усиливается раз этак в пятьсот. Пусть мне выдадут цель, сумку со стеклянными шарами для сбора душ и придурковатого напарника, который, конечно же, за день меня достанет, я просто не хочу думать, что Дэймон сейчас на полях.
На полях! На «сушке» — как называется принудительная прогулка близких к срыву демонов на самом глубинном слое Чистилища.
Вот только…
Все, что я знаю о демонах, близких к срыву, — это то, что от них нужно держаться подальше, если не хочешь неделю-две-три проваляться в Лазарете, восстанавливая структуру души. И восстановление от демоньего яда — это неприятно. Моя мигрень тому вещественное доказательство.
Вот только из всего из этого только один вывод — демон, близкий к срыву, ведом только голодом. Он хочет только побыстрей впиться клыками в душу, ничего больше.
Был ли Дэйм голоден? Был. Я точно видела, что сухпаек в его сумке остался нетронутым.
Но при этом он увел от меня банду отродий, выследил меня в компании с Генри и организовал мне своеобразное спасение, случайно отравив и сцепившись с исчадием.
И после этого, глядя мне в глаза в комнате для отдыха, он был спокоен. Абсолютно спокоен…
Я припоминаю примерное расположение персонажей в коридоре. Припоминаю, как Джо отпихивал меня за свою спину, потому что…
Я была ближе к демону.
К голодному, звереющему демону.
Который за пять минут до этого даже походил на адекватного…
Ну, ладно, это Дэймон, его перепады настроения заколебали меня с самого утра, но все-таки.
Я была гораздо беззащитнее того же Джо…
Что ждало бы Дэймона, напади этот демон-камикадзе на меня и причини мне повторный вред? Его бы ждал карцер и Трибунал — в этом случае оспорить его управляемость было бы сложно. А с Джо?
Привычный к демоническим нападкам он все воспринимал практически как рутину. И размазал Дэймона, чего тот не мог не ожидать…
И это странное «даже не думал, что у нас столько общего, Агата»… Это он говорил после знакомства с Генри.
То, что вчера казалось мне бредовой гипотезой, сейчас становится все тверже.
Думы думаются не скоро, а руки уже быстренько освобождают сумку и придумывают план.
Через пятнадцать минут я уже приземляюсь на площадке за окном общежития 799016, для серафимов стражей, и настойчиво барабаню по стеклу.
Рит, знатная соня, открывает мне не сразу. Открывает — разумеется, зевает, чем же она еще может заниматься, как не отсыпаться во время своего законного отпуска. И я, упырь и кровопийца, разумеется, её разбудила.
— Агата? На тебя снова нашло вдохновение и тебе срочно приспичило меня нарисовать?
Рит — это такое худощавое создание с прической мальчика-пажа. Дивный тонкий нос, огромные темные глаза. Пожалуй, ей есть в чем меня подозревать, я за все время в Чистилище будила её только немногим реже, чем Джо, уж больно восхитительно с неё рисовались бытовые скетчи. Особенно когда она, вот как сейчас, позевывала и тянулась в своей сползшей на левое плечо футболке. Вылитая кошка, только на двух ногах.
— Я… Нет, Рит, я по делу.
В лице моей бывшей напарницы даже обида мелькнула. Мы душевно трепались обычно, во время тех часов, пока она мне позировала — сидела, поджав под себя ноги на окне или на кровати.
