— Артур, нет, — категорично восклицает Анджела. Чему она возражает — Генриху не ясно, но что-то её определенно напрягает. Что-то мешает снова намотать на запястье цепь Джули и уволочь её в карцер.
— Я еще ничего не сделал, — ровно откликается Пейтон, — ничего не сказал.
— Но ты ведь думаешь об этом! — в голосе Анджелы начинает звенеть паника, — нет. Ты не можешь так нас проигнорировать. Мы с тобой давние соратники. И ты поступишься нашим мнением, чтобы пойти навстречу Хартману? Исчадию?
— Орудию Небес, — сухо произносит Артур, — он — единственный наделенный благодатью демон.
— И что с того? — Анджела вот-вот взорвется, — чем его мнение вдруг важнее нашего?
— Я предполагал, что ничем, — Пейтон говорит ровно, не поднимая глаз, — я предполагал, что наш курс выстроен верно. И несколько недель назад я ровно так же не послушал девушку, которой двигало милосердие, потому что счел её идеи опасными для нашего порядка. Чуть позже — мы все увидели, что Небеса встали на её сторону. Мы не поверили ей вновь, но решили дождаться её осечки, чтобы снова вернуть привычный нам уклад. Осечки не произошло.
— Прошло слишком мало времени!
— Прошло достаточно времени, чтобы первый демон, которого отмолила мисс Виндроуз, тот самый, в быстром срыве которого мы были уверены на сто процентов, вдруг получает дары благодати. Таких, которых Лимб до сей поры просто не знал. Никому из нас Небеса не вверяли силу своего гнева. Только Хартману.
— Артур… — Анджела снова пытается его перебить, но Пейтон поднимается на ноги и в первый раз за беседу поднимает свой взгляд на собравшихся в его кабинете. И взгляд этот — ясный и непреклонный.
— Я, старший архангел Чистилища, — звучно молвит Артур, — старший и старейший. Мне Небеса вверили исключительное право. Я накладываю Вето на сегодняшнее решение Триумвирата. Демоница Джули Эберт не будет сегодня приговорена к Полям. Мы вверяем её под ответственность Генриха Хартмана, и под его наблюдением она будет дожидаться исцеления души леди Виндроуз, которая и будет принимать окончательное решение этой судьбы.
Он снимает с пальца кольцо, и оно истаивает, оставляя после себя только едкий запах неисчерпанного конфликта. Право Вето Пейтон исчерпал. Надолго ли?
Поверить в услышанное не просто сложно. Невозможно!
— Хартман и Эберт, воссоединение в Лимбе, — саркастично выдыхает Катон, презрительно кривя губы, — я бы просил благословения у Небес, но Небеса явно сошли с ума, если позволяют происходить всему этому безумию.
— Мое решение окончательное, мое право — неоспоримо, — Пейтон чуть покачивает головой, явно недовольный брошенным в сторону Небес обвинением, — вы свободны, господа. Вопрос по судьбе мистера Фокса мы обсудим утром. Кажется, сегодня мы к решению не придем.
Выбраться из Департамента Святой Стражи удается не сразу. Сначала обговариваются сдерживающие Джули ограничители — два браслета святой стали, которые будут отключать её от большей части демонического восприятия. Без них Джули запрещено выходить за пределы комнаты в общежитии. Обговаривается, что никаких промежуточных мер не будет: один раз она забывает надеть ограничители — и в тот же час отправляется на Поле. Пейтон приглушает их действие с обжигающего до едва-едва греющего.
Генрих даже не был в курсе, что так можно. Интересно, зачем бы эта способность Пейтона вообще нужна была — если Джули первая из демонов, кто остается в пределах Лимба, до Полей?
Уж вряд ли радикалист Пейтон, который только из-за Агаты решил что-то там пересмотреть в своей системе ценностей, ослаблял демонам их наказание.
Джули разрешают работу только внутри Штрафного отдела. Жить позволяется только в одном из ночных изоляторов и покидать его — только в сопровождении Генриха или троих штатных экзорцистов.
Ограничения сыплются одно за другим, в конце концов, Джули даже озадачивается — можно ли ей дышать одним воздухом с местными грешниками.
Пейтон на полном серьезе рекомендует ей делать это через раз.
И все-таки эта пытка заканчивается.
И Джули вместе с Генрихом наконец-то получают возможность покинуть выматывающую компанию Триумвирата.
На ступеньках Департамента Джули замирает, глядя на спускающееся к горизонту солнце. Жадно вдыхает воздух, стискивает пальцы в кулаки.
— Не вздумай даже, — устало комментирует Генрих, — одна охота — и Свон с Катоном с удовольствием отправят тебя на Поле. И оттуда ты можешь уже и не выбраться.
Джули тихо выдыхает, будто возвращая Лимбу воздух, пропитанный запахом беззащитных душ. Разворачивается к Генриху лицом.
— Там так плохо? — хрипло спрашивает она. — Нет, я знаю, что плохо, но… Настолько? Полный кошмар?
— Хочешь, я покажу? — Генрих протягивает вперед ладонь. — Вместо всех объяснений.
Джули закусывает губу, сомневаясь, но потом — все-таки тянется вперед, двумя пальцами касается руки Генриха.
Он протягивает к ней всего одну нить от того клубка боли, что копошится в его груди. Тончайшую — потому что на самом деле это оружие предназначено не для такого использования, это очевидно.
И это слишком жестоко, на самом деле…
Тело Джули будто прошивает молнией. Судорожный вскрик вырывается из груди побитой и искушенной демоницы. И сама она оказывается на камне, на коленях, пытаясь расцарапать его ногтями.
— Прости, — тихо выдыхает Генрих, — иначе мне было просто не объяснить. Это можно только испытать и понять, что Гнев Небес — не сравним абсолютно ни с чем.
Джули требуется несколько минут, чтобы собраться с силами, перестать хватать ртом воздух и встать с колен.
— Ничего, — с трудом ворочая языком выдыхает она, — я сама хотела понять.
— Такое лучше не понимать, — Генрих пожимает плечами, — но я понимаю. И поэтому предупреждаю сразу — от меня ты можешь не ждать жалости, Джул. И искусить меня тебе не удастся. Это дерьмо внутри меня сильнее любого голода. И хуже него.
— Я не хотела тебя искушать, — Джули встряхивает своей рыжей гривой, — я была честна сегодня. Я правда надеюсь, что у меня получится. У нас получится! У нас ведь может быть второй шанс, правда?
Она шагает к Генриху, прижимаясь к нему всем телом, обвивая тонкими руками его шею.
И первое, что в нем срабатывает — инстинкт собственника. Голодного демона, что не один год предавался похоти именно с этой самкой. Тот, что не привык сдерживать свое желание. Хочу — значит будет, и плевать с кем.
Генрих с жестоким удовольствием, с сильнейшей ненавистью к самому себе позволяет клубку энергии, окутывающему сердце, на пару секунд перестать быть таким плотным и тысячей импульсов боли разойтись по всему телу, прижигая все греховное, что вскипело в крови.
А после — медленно, без лишней спешки стиснуть ладони на плечах Джул и отодвинуть её от себя.
