– Папа, я просто хотел взять книгу о рисовании, – раньше я называл его «папой». Сейчас это слово давно затерялось в глубинах моего словарного запаса и больше не используется.
– О рисовании? – его сигарета выпала из рук и упала на пол. Отец стоял неподвижно и смотрел на меня. В этот момент со мной начали происходить непонятные вещи. Меня словно окутала какая-то тёмная пелена, а в ушах зазвенело. Я почувствовал зверский страх. Я стал дышать чаще, но чем чаще я дышал, тем сильнее мне не хватало воздуха. Я попытался разглядеть свою руку, но мне едва удалось её поднять. Я собрал остатки всех сил, которые у меня были и закричал. Я внезапно осознал, что вновь могу двигаться, так что сразу же подбежал к окну и стал топтать эту сигарету. Я давил и давил её ногой, хотя она давно потухла и весь табак высыпался наружу, оставляя на сером полу тёмные разводы. Отец в недоумении смотрел на меня, а я всё не останавливался.
– Что ты делаешь? – спросил он, едва коснувшись моего плеча.
– Сейчас взорвётся! Надо потушить огонь! – кричал я и продолжал топтать несчастные остатки того, что когда-то было сигаретой.
– Какой огонь, Артур? О чём ты? Она давно потухла.
– Нет, я должен потушить огонь, иначе будет взрыв!
– Артур… – отец понизил свой голос, – немедленно успокойся, я не шучу.
– Нет, я должен остановить пожар! Мы сгорим, мы тоже умрём!
– Замолчи!
Меня остудила пощёчина. Он ударил меня. Отец впервые поднял на меня руку. Тогда мне показалось, что моего счастливого, ласкового и доброго отца больше нет. Как же поздно я обо всём догадался. Его ведь и правда больше не было. Как я мог не заметить, что на его лице давно нет улыбки, что на лбу появились хмурые морщины? Я прикрылся пеленой своего горя и совсем забыл обо всём, что окружает меня. Совсем забыл, что отец тоже страдает. Страдает из-за меня. Он тоже не хотел замечать этого. Замечать того, что собственный сын, тот, кто должен приносить ему счастье, принёс ему самое великое несчастье, которое только может случиться с человеком. И сейчас, когда он увидел перед собой этого сумасшедшего подростка, его рука сама нанесла удар.
– Папа… – дрожащим голосом произнёс я. Его лицо было гневным, и это пугало меня, ведь я никогда раньше не видел такого лица.
– Хватит вести себя, как избалованный ребёнок! – прокричал отец и стукнул кулаком по столу. Этот звук будто молотком ударил меня куда-то в область переносицы. – Теперь-то ты боишься каждого огонька! Думаешь, это хорошее оправдание?
– Папа, прости…Я просто хотел…
– Захотел исполнить чужую мечту? – я вздрогнул. – Ты никогда не увлекался рисованием, а теперь только об этом и думаешь! Ты не проживешь жизнь за неё!
– Папа… – мой голос предательски задрожал. Я изо всех сил старался успокоиться и не устраивать глупых сцен, но внутри меня смешалось столько боли и страха, что было практически невозможно сдержать это в себе. Я быстро вытер глаза, которые всё ещё оставались сухими, будто надеясь, что это поможет. – Мне так жаль. Это моя…
– Это твоя вина, – он сказал это за меня. Время на мгновение остановилось. Я замер, даже забыл, как дышать. Вокруг словно всё исчезло. Исчезли мебель, стены, даже пол под ногами. Остался я и отец напротив меня. Мы смотрели друг на друга секунды, но казалось, будто прошла целая вечность. Глаза отца вдруг расширились и он закрыл рот рукой.
– Боже, Артур, нет. Я не это имел в виду, – тихо проговорил он, смотря куда-то вниз.
Я не ответил ни слова. Просто развернулся и медленно пошёл к выходу.
– Артур, подожди! Я…
Я остановился. Повернулся и посмотрел на отца. Мы будто поменялись местами. В своём отце я увидел себя мгновения назад. Страх, боль, сожаление – я мог разглядеть эти эмоции. Всё, что он сказал, каждое его слово – всё это правда. Я не мог не согласиться. Мне наконец-то открыли глаза. Я невольно улыбнулся.
– Прости меня, отец.
Я быстрым шагом направился в свою комнату. Когда я вошёл, я сильно ударился локтём о дверь, но я даже не почувствовал боли. Я наклонил голову и постарался вдохнуть настолько глубоко, насколько это было возможно. Подняв глаза, я огляделся по сторонам. Меня только что приняли в художественную школу, говоря, что у меня природный дар. Зачем? На самом деле, я всегда любил рисовать. И в тот момент мне казалось правильным пойти туда. Пойти и закончить чужую мечту. В голове не укладывается, как такие эгоистичные мысли могли посетить мою больную голову? Занятия помогали мне. Я словно вновь обретал какой-то смысл своего существования. Картина будто подтверждала тот факт, что я жив. Моя комната была забита ими, забита набросками, я старался учиться как можно быстрее, посвящал этому всё своё время. Я хотел как можно быстрее стать настолько хорошим художником, насколько это было возможно. Но когда я вошёл в комнату и увидел всё это, меня накрыло такое сильное чувство гнева, что я не смог совладать с этим. Я стал рвать всё, что рвётся, ломать всё, что ломается. Мне надо было разрушить эти улики. Улики своего эгоизма. Мне казалось, если не разрушу это, оно разрушит меня. Я успокоился только тогда, когда порвал последний рисунок, висевший на моей стене. Рисунок моей младшей сестры. Она подарила мне его со словами: «В будущем мои картины будут висеть в мировых галереях, но этот рисунок всегда останется твоим любимым». Она была такой смышлёной для своих лет. Я посмеялся в тот день, ведь рисунок выглядел так по-детски, совсем не как у художников. На нём были нарисованы я, моя сестра, папа и мама. Я посмеялся, но в тот же вечер повесил рисунок прямо посередине стены на самом видном месте. Мне было всё равно, засмеют ли меня друзья или кто-либо ещё, ведь это был подарок мне от моей любимой сестры. И вот сейчас я порвал его, абсолютно забыв, как он был мне дорог. Я лёг на кровать и свернулся калачиком, желая спрятаться от всего мира. Сил не было, так что я просто закрыл лицо руками.
– Простите меня…
Глава 5. В отличие от меня
– Парень…эй, малыш.
– А?
Я оглянулся. Рядом стояла девушка, одетая совсем не по погоде, к слову, на улице было начало марта. Тёмные прямоугольные брови, будто нарисованные фломастером, наращенные ресницы. Я не сильно разбирался в моде, но почему-то мне казалось, что так выглядело большинство девушек, которые меня окружали.
– Ты чего извиняешься? – спросила она.
– Извиняюсь? – переспросил я, будто не понимая, о чём речь. Я давно заметил, что переспрашивать – это такой ловкий способ у человека успеть придумать ответ на странный или смущающий вопрос.
– Ты только что извинялся, – сказала она и подняла брови.
– Правда? Ну, бывает же. Просто задумался, – ответил я и посмотрел куда-то в сторону. А куда я шёл? Я снова взглянул на девушку. – Вы что-то хотели?
– Какой ты вежливый, – она широко улыбнулась. Мне не понравилась её улыбка, потому что мне показалось, что она смеётся надо мной, – сигаретки не найдётся?
