Какая-то мысль попыталась пробиться к сознанию, но без особого успеха — слишком расплывчатой и нечёткой она была.
«Дрон» вернулся невредимым. Врагов на полсотни метров вперёд не было. Я вздохнул и сделал первый свой шаг вперёд по этому коридору. И… ничего не случилось. За первым последовал второй. Окончившийся едва слышным щелчком и сдвинувшейся на несколько миллиметров вниз частью казалось бы монолитного пола.
— «Ж-ж-жух!» — тут же, раньше, чем я мог бы отдёрнуться, даже раньше, чем мог бы сообразить, что надо отдёрнуться, пронеслось здоровенное лезвие. Через весь коридор. От стены до стены. Не знаю, какой оно было формы — не успел заметить. Да и трудно разглядывать лезвие, которое проносится в нескольких миллиметрах от носа.
Вжикнуло, и нет его. Вот оно было, а вот его уже нет. И только едва заметная тонкая полоска-щель, как рама, на стене, продолжается на потолке, на противоположной стене, в полу. Опоясывает створ коридора.
Вжикнуло, и нет его. Я облегчённо выдохнул и… упал на пол, так как у меня отвалилась выставленная вперёд нога. Та самая, которой я наступил на злосчастный камень.
Я сначала упал. Потом увидел обрубок и отдельно упавшую свою ногу. И только ещё через секунду пришла боль. Нет, не «боль», а «Боль!». И страх. Буквально животный ужас! Ужас не в том, чтобы умереть. Нет! Настоящий ужас — остаться жить калекой! Ужас, пришедший ещё оттуда, с Земли, с войны…
На самом деле, умереть-то никто не боится. Никто, собственно, просто не понимает, что такое смерть. От того не понимают, чего именно бояться. Смерть — это абстракция, которая может быть только с кем-то, с другими, но не с тобой. С тобой… она не может случиться. Ты просто не успеешь осознать, что она случилась. Ну что она там? Сама смерть — мгновение…
А вот выжить, но остаться калекой… вот тут-то у тебя будет мно-о-ого времени, чтобы осознать, переосознать, и перепереосознать своё новое состояние и положение.
Я упал. Сознание захлестнул ужас, а разум — паника. В панике разума руки живут своей собственной жизнью. Их никто не контролирует, так как нечему. Никакой логики в их действиях нет.
Так-то это касается всего тела, не только рук. Но для меня оказались важны именно руки.
Они схватили отвалившуюся, отрубленную выше колена, где-то на уровне середины бедра наискосок ногу. Схватили и приставили к обрубку. Как ребёнок приставляет кусок разломанной игрушки к месту слома, хоть и понимает уже, что оно не поможет, что оно бесполезно, что оно не прирастёт… Понимает, но всё равно делает. Это уже на уровне инстинктов, безусловных реакций, в которых разум не задействован…
И я приложил свою ногу к обрубку. Без надежды на что-то. На чистой панике…
В углу зрения снова проявилась «вампирская шкала». Проявилась, мигнула, как мигала, когда ресурс того, что она обозначала, расходовался. И…
Нога приросла!!!!!!
Это было… адски больно! Гораздо, ГОРАЗДО больнее, чем даже сам процесс её отсечения и последовавшие за тем моменты, когда боль свершившегося добралась до мозга. Но, одновременно с этим, эта новая, ужасная боль вызывала дичайшую, неконтролируемую радость.
Вой, слезы и смех счастья у лежащего на полу тёмного подземелья одинокого человека с растрёпанной причёской, растрёпанной бородой с совершенно безумным взглядом вытаращенных и блестящих глаз.
Хорошо, что меня в этот момент никто не мог видеть… Ну, за исключением парочки слишком любопытных крыс, что не вовремя решили вернуться и попялиться на меня из-за дальнего угла коридора.
Зря они это. Мне свидетели не нужны: две «волшебных» пули сорвались с указательного и безымянного пальца левой руки практически одновременно. И так же одновременно пробили этим любопытствующим головы, влетев правой крысе в левый глаз, а левой — в правый.
Рука вытянулась в их сторону, и кровь, пролитая ими на пол, потянулась, потекла по этому полу тоненьким, но довольно быстрым ручейком ко мне. Не прошло и полуминуты, как этот ручеёк добежал до моей руки, и принялся впитываться в кожу на ней.
Это было приятно. И это длилось. Жаль, что не так долго, как бы этого хотелось. Меньше минуты, и ручеёк иссяк. Закончился. А на полу за тем углом остались две иссушенных до состояния мумии тушки гигантских крыс.
Я медленно, с кряхтеньем поднялся на свои снова две ноги. Осторожно наступил на ту, которой недавно лишился, проверяя, как она меня слушается. Слушалась хорошо. О недавнем повреждении ничего не напоминало… пока штанина не отвалилась и не сползла к самому ботинку.
— Упс, — тихо хмыкнул я, глядя на это зрелище. Должно быть, крайне забавное. И совсем не крутое.
А «Разведчик всегда должен круто выглядеть!..».
Я ещё раз хмыкнул, достал из сумки дешёвенькое F-ранговое «ядрышко» и приложил к повреждённой ткани, снова раскатав в нужное положение пострадавшую част форменных брюк. Небольшое усилие, привычное и обыденное, после которого, штаны снова целы, и ничем не напоминают о недавнем сраме… ну, кроме самого факта, что они теперь Артефакт F-ранга…
Внезапно я дернулся и едва успел остановить готовую сорваться с пальца пулю: из темноты, со стороны зала ко мне летела сова. Знакомая сова — фамильяр Герина. Со свёрнутым в трубочку листом бумаги в лапах.
Хм? Круто! Я и не знал, что она так может! Полезная какая зверушка…
— На, кушай! Заслужила! — достал я из своей сумки завалявшийся пакетик со специальными сухариками… ну или, чем там на самом деле? Я как-то не захотел в свое время вникать, из чего оно сделано, когда покупал.
Зачем тогда покупал?
Ну так элементарно: сову эту кормить. Подлизаться хотел… да и, на самом деле, прикольно это! Настоящую живую, всамделешнюю сову с руки покормить… Не, ну а что? Вы бы не покормили, скажете, если бы была такая возможность? Вот честно?
Вот и я кормил… Первую неделю. Потом привык. Надоело. А пакетик вот в сумке остался. Вот — пригодился!
Глава 64
Послание, принесённое Гериновской совой, было кратким и деловым. Только важные вопросы: Жив? Не ранен? Помощь нужна? Сам выбраться можешь? Обстановка? Ближайшие планы.
На такие вопросы и отвечать стоит соответствующе — кратко, емко, максимально четко и конкретно.
Жив. Цел. В немедленной помощи не нуждаюсь. Выбраться могу. Нахожусь в Инстансе 200+. Инстанс сложный, с ловушками. Припасов имею на месяц автономии. Буду тянуть время, необходимое для формирования Рейда.
Такие вот четкие ответы на четкие вопросы я написал на том же листочке, используя извлечённый из сумки писчий прибор (никак не привыкну называть эту штуку просто ручкой, а местные именуют его именно так — писчим прибором). Прямо напротив каждого вопроса, записанного в столбик, один над другим, нацарапал свои ответы.
Затем свернул листочек такой же трубочкой, какой он был завёрнут до этого, отдал летающей зверушке, подкормил её ещё несколькими «сухариками» и отправил к хозяину, наверх.
