Олеся тоже что-то чувствовала, бледность отступила, и на ее щеках появился румянец. Мы ускорились и уже через минуту оказались в вагоне-сейфе — вероятно, в самом безопасном сейчас месте поезда. Защитные знаки на стенах потускнели, но еще держались.
Олеся подбежала к дверям и стала долбиться, крича своим родным, чтобы открыли. А я пошел дальше на звук выстрелов — уже чуть ли не в соседнем вагоне кто-то долбил короткими очередями.
Я распахнул дверь в грузовой вагон, чуть не споткнулся о тело стражника и сразу же увернулся от черной тени, прыгнувшей с потолка. Куча лап, свалявшаяся шерсть на широком тельце — клоп переросток выскочил с верхней полки стеллажа, пролетел мимо меня и, перетаптываясь с лапы на лапу, приготовился к новому прыжку.
— Матвей, пригнись! — послышался крик Стечи и прогремела короткая пулеметная очередь. Три серебряных росчерка прошили деймоса, раздробив брюшко.
— Стеча, рад тебя видеть! — я добил клопа, пригвоздив маленькую голову к полу, и пошел навстречу напарнику. — Наши где? Целы?
— В следующем вагоне, мы там эвакуацию организовали, — вместо радостных объятий, я лишь стиснул плечо здоровяка, державшего в руках пулемет «Льюиса» из запасов охранки. — Прикрой, надо вернуться.
Стеча остался отстреливать клопов, которые с завидной регулярностью отпочковывались из внутренних органов призрачного поезда. Странное зрелище, будто существа вылуплялись, выдавливаясь из стен.
Возвращаться не пришлось, за дверью уже толпились гражданские. Первая шла Олеся, ее наэлектризованные волосы топорщились, но в целом она выглядела довольной и счастливой. За ней, с трудом маневрируя в проходе, протискивался папенька, не давая разглядеть, сколько человек за ним. С уверенностью я мог только сказать, что Шмидт тоже выжил — высокая макушка выглядывала из-за спины толстяка.
Спасательную миссию организовали в следующем вагоне. В стене вагона зияла огромная дыра с неровными краями, подрагивающими на манер стенок разрывов. Пробоина была двойная — стенки вагона и кусок брюха призрачного поезда, откуда внутрь светил слепящий, отраженный от снега, свет. Края раны фобоса дергались, пытаясь срастись — это прям чувствовалось, вагон натужно гудел от потугов призрака закрыть брешь.
Но в центре вагона стоял Гидеон. Раскинул руки, закатил глаза и наспех читал молитву. Его пошатывало, вокруг глаз расползались темные синяки, кожа натянулась, подчеркивая кости и изгибы черепа, а из носа текла кровь. Но он продолжал шевелить потресканными бескровными губами и бормотал какие-то свои: «…крэдо ин унум… эт витам вэнтури…»
Стражники, один помятее другого, шатаясь, плелись к дыре и просто выпадали наружу в снег. Там их уже кто-то подхватывал и оттаскивал в лес. На ногах только Флинт и носатый, с которым мы как-то поцапались. Они помогали тем, кто идти уже не мог. Подтаскивали к бреши и как мешок с картошкой выкидывали из вагона.
Банши сидела на полу и на каком-то бешеном автомате мастерила фальшфейеры. Лицо серое, сосредоточенное, губа прикушена и только руки мелькают в воздухе. Открыть, пересыпать, собрать, потрясти, поджечь и кинуть за спину в дальнюю часть вагона, чтобы хоть как-то помочь Гидеону.
Гидеон прервался всего на пару секунд, мне кивнуть да эликсир выпить, а дыра в стене, как на гормоне роста, уменьшилась почти на метр. Но как только он продолжил окрепшим голосом, задрожала и чуть расширилась снова.
Я убедился, что Олеся с домочадцами потянулись на улицу и, проскочив мимо Гидеона, побежал вперед, искать Захара и спасать «буханку».
— Матвей, стой! — крикнула Банши, с трудом подняв на меня голову. — Я тут сделала кое-что, возьми бонбоньерку. И факелы прихвати. А еще в моторке запас полыни. И будь аккуратней, там фильтр короткий.
Бонбоньеркой оказалась жестяная коробка из-под шоколадных конфет с покоцанным рисунком и надписью: «Шоколадъ „Дети шалуны“» и, действительно, коротким фитилем — не больше двух сантиметров, торчащим из дырки на боку.
«Мммм, Рамонская фабрика конфет и шоколада, обожаю их. Всегда заказывал из Воронежской губернии…» — причмокнул Ларс.
«Чуйка говорит, что твоей даме сердце не понравится эта начинка…» — хохотнул Муха.
«Да, что ты понимаешь, деревенщина? Я покажу тебе, как за дамами ухаживать…» — появилось ощущение, будто профессор гаденько улыбнулся и потер ручки: «Матвей, поднажми! Мы идем спасать мою даму!»
Не просто идем, уже бежим, скача между вагонами. Коробку с адской «конфеткой», а я был уверен, что Банши фигню не предложит, запихнул за пазуху. В каждую руку взял по горящему фальшфейеру и бросился вперед. Чувствовал, что с «буханкой» что-то происходит — аура деда, как сошедший с ума дискотечный шар, переливалась от бледно-фиолетового до кислотно-зеленого цвета, и еще какой-то огонек трепетал внутри в буйстве красок. Плюс бледная на этом фоне заплатка, в которой я признал Захара. Значит, жив еще, железяка!
В пассажирском вагоне на меня попробовала накинуться какая-то тварь, но получив факелом в морду, шипя и плюясь отползла под лавку. Ловить ее я не стал — глаза слепило от яркого света, казалось, что я выжигаю всю атмосферу вокруг себя. Факел искрился, как бенгальский огонь, щипал руки и так сильно вонял полынью, что даже Муха с Ларсом продолжали свою перепалку, гундося и зажимая носы.
Я выскочил на первую платформу с моторками, надеясь, что на свежем воздухе станет легче дышать. Но нет. Над головой широким куполом растекались внутренности монстра. Плотная серая масса, отдаленно напоминавшая холодец. Полупрозрачные куски с сеткой то ли костей, то ли хрящей и красными жилами, между которыми, как в янтаре застыли, черные очертания монстров. Маленькие «куклы», худые силуэты с капюшонами, клопы и прочая не до конца сформированная мерзость.
Ближе к концу платформы, практически над пикапом, «тело» призрачного поезда сужалось, желеобразная масса загустела, превратившись почти в двухметровую цельную костяную пластину. А там уже расширялось обратно.
«Черепушка пошла…» — предположил Муха.
«Скорее наружный затылочный выступ, а вот там дальше… это если он лежит, вытянув морду, то это глотка…» — начал умничать Ларс, но Муха его перебил.
«Так, я так и сказал — черепушка, и надо этот найти, мужжичок — вона я его вижу, где клопяра в янтаре застыл! Туда и шарахнуть, чтоб глаза аж на жопу последнего вагона натянулись!»
Клопяра под потолком действительно застыл ровно над «буханкой». Черно-коричневый паразит застрявший под «кожей» желеобразной шкуры поезда. С потолка, продолжением лап клопа к «уазику» тянулись красные отростки. Целая сеть, похожая на корневище дерева, расширялась, пуская все новые отростки, скребла по крыше и обступала со всех сторон, затягивая в пучок.
Я заметил Захара, откинувшегося в отключке на водительском сидении. Голова запрокинута, а сквозь паутину трещин на лобовом не понять, жив ли еще. Но аура теплится, дрожит, теряет свет, но подрагивает в такт сердечному ритму. На пассажирском сиденье застыл призрак незнакомой мне старушки. Не божий одуванчик, а видно, что дама с характером, пусть и близка к обмороку, но в глазах блестят молнии.
