Я дострелял оставшиеся патроны в толпу, из-за света слепящего глаза не смог нормально прицелиться, но на один хриплый голос стало меньше. Подхватил лавку, и почти бейсбольном ударом запустил светящийся шарик в другую часть трактира. И пока лампочка не вернулась, разрешил Мухе показать мне пару приемчиков: лавка в тесном помещении, против толпы врагов с ножами.
Замах по широкой дуге, отогнать обидчиков, зацепить ножками на обратном ходе самого тупого, притянуть к себе и встретить по лбу вторым концом. Отфутболить вернувшийся мячик, принять на крепкие доски пару метательных ножей и выдержать удар топора, сменить позицию и двойным тычковым ударом выбить зубы и сломать кадык самому горластому.
Опять сменить позицию, отпихнуть навалившуюся толпу, вдавить лавку по всей ширине, оставить ее им, в прыжке оттолкнувшись от досок ногами и скрыться за барной стойкой. Выскочить с другой стороны, держа в руке по крепкой разделочной доске. И орудуя двумя плоскими битами, ворваться в кучу малу.
Хрясь, трясь — Муха раздавал оплеухи налево и направо, орудуя локтями, коленями и досками. Успевал не только отбивать, возвращавшуюся «лампочку», но и использовать деревяхи в роли небольших, но действенных щитов.
Из-за кутерьмы со светом я никак не мог настроить ночное видение. Оскаленные лица то затемнялись, то выныривали прямо перед глазами, блестела сталь. Душно и потно. Запах пота и перегара, летящие во все стороны слюни, осколки зубов и кровавые капли, боль от порезов и пропущенных в спину тычков, саднящие занозы в ладонях — все перемешалось.
Мозг перешел в состояние потоковой рубки, соединив меня с Мухой в одно целое. Большая часть действий делалась на автомате, но на какие-то мой внутренний оператор будто хотел акцент сделать и запечатлеть в памяти.
Охотничий нож с длинным лезвием почти пробил доску насквозь, выскочив на несколько сантиметров перед моим лицом. Я оттолкнул доску вместе с ножом, ткнулся рукояткой о чей-то лоб, и лезвие засело в дереве еще глубже. Я развернул доску и хлесткими ударами стал долбить зажатым в ней ножом. Порезал троих, прежде чем вся конструкция не развалилась, воткнувшись кому-то в шею.
А потом под руку пошло уже все подряд, в лучших традициях бытовой кухонной драки. Тяжелые кружки, горшок с застывшей кашей, кувшин, в который я поймал «лампочку» — и все для того, чтобы добраться до Француза. Как он подсвечивал меня для всех, так и его аура вела меня к определенной цели.
Остальные враги неожиданно кончились. «Лампочка» осветила кучу стонущих, избитых бандитов — расплющенные носы, свернутые челюсти и прочие черепно-мозговые травмы, полученные при столкновении с разделочными досками. Я посмотрел на оружие в руках, вместо крепкой гладкой древесины два измочаленных сгустка растрепанных волокон, окрашенных в темно-красный цвет и с застрявшими кусками кожи.
«Глаза боятся, а руки делают…» — хохотнул Муха: «Эх, всегда любил кабацкие драки…однако тебе надо меньше кушать, а то медленный очень, сколько ударов пропустил…»
Огрызнуться я не успел, хоть и был согласен с Мухой — из пореза на лбу текла кровь, модный ватник превратился в вермишель, саднило покоцанное плечо, а к ноге неприятно липла окровавленная штанина.
Над головой вспыхнуло сразу несколько «лампочек», круживших над головой и бьющих прямо в глаза, раздался крик Француза.
— Ты покойник! Ты знаешь, на кого наехал, елдреныш? Какие люди за мной стоят? — срываясь на визг, прокричал бандит и выстрелил. — Ублюдок, тебя найдут! Такое с тобой сделают, что…
— Светильник-то завали, пока счетчик не опломбировали, — я откатился за столб, пытаясь проморгаться, — Ты сам-то знаешь вообще, кто я такой?
— Ты никто! — заверещал Француз.
— Ну, супер! Пусть ищут тогда…
Вспышки света, как слепящий фейерверк, взрывались прямо перед глазами, мешая бросится на мужика, забившегося в углу. А он чуть ли не с двух рук начал палить. И пусть руки дрожали, но с такого расстояния промахнуться было сложно.
Одаренным он оказался средним — фокусник, иллюзионист, может, быть сигнальщик или маячок (что-то такое было в тех учебниках, что я пытался читать перед сном). Даже слабым, но гаденьким и эффективным.
Я дождался, пока Белка передаст мне картинку — вид сверху на прекрасно освещенную площадку. Скоординировался, будто управляю собой джойстиком в изометрической аркаде, подхватил ближайшее тело и, выставив его, как щит, рванул на бандита.
Влетел на стол и бросил в одаренного обмякшее, дырявое тело. Выбил оружие и начал месить кулаками, стараясь не промахиваться.
После третьего удара Француз стих, а свет вокруг погас. Лампочки, как настоящие, хлопнули и осыпались черными хлопьями, растаявшими в воздухе. Перед глазами начало проясняться. Баланс тьмы, света и эффекта от зелья ночного зрения начал выравниваться, погружая помещение в приятный полумрак.
Жжение и ощущение песка в глазах отступило, но тут же в затылке вспыхнула новая боль, будто меня оса за ухом ужалила. Я не удержался на ногах и рухнул на стол, рядом с холодеющим Французом.
«Фуу, Матвей! Что у тебя за мысли?» — брезгливо фыркнул Муха: «...это же мерзость, даже хуже, чем стихи профессора…»
«Я, я… Кто-то… Это не мои…» — все путалось, «оса» продолжала жужжать, орудуя жалом, как раскаленным сверлом, пробуривая дыру в моих мыслях.
«А теперь подними револьвер…» — хриплый липкий голос лег поверх жужжания, а моя рука потянулась к лежащему на полу «нагану»: «…давай медленно возьми… молодец… выше, еще выше, поднеси к виску…»
«Слышь, залетный! Это наш мнемоник, и нам халявщики тут не нужны…» — таким злым Муху я еще ни разу не ощущал, столько энергии было в его позыве, что не только у меня в голове чутка прояснилось, и гудение отдалилось на задний план, но и фобосы зашевелились.
«Мелкий хоть в стихах ничего не понимает, но жужжать здесь только ему положено, так что…» — наконец-то очнулся профессор, и моя рука, уже ощутимо давившая на висок, медленно развернула револьвер. На этом не остановилась и пошла дальше, разворачивая меня в сторону барной стойки, распрямилась и прицелилась в темный угол: «…Белка, покажи его…»
В голове все еще гудело, все ощущения сжались, будто мозг пытается зажмуриться, и в темноте, как двадцать пятый кадр, промелькнуло несколько картинок. За стойкой, у самого края сидел полуголый лысый мужик — тот самый Гапон. Он был в трансе — подергивал головой, приложив пальцы к вискам. По сжатым гармошкой морщинам на лбу, переваливаясь, текли крупные капли пота.
Рука еще чуть сдвинулась, опуская мушку «нагана» ниже и правее. Зафиксировалась на темном сучке, выделяющимся на светлых досках, и замерла. Я потянул спусковой крючок и выстрелил. Дождался гулкого стука, упавшего тела и только тогда выбросил револьвер.
Фуух!
Отпустило — волна свежего морозного воздуха пробежала по всему телу. Просквозила по дыркам в ватнике и взобралась по позвоночнику охлаждая не только тело, но и мозг.
