Говорил Серега и жалобно отвечала мелкая. Я спустился и стал подслушивать.
– А не фиг было столько пить.
– Сереж, я не маленькая. Иди спать. Я справлюсь сама.
– Сама? Ты себя видела вообще? Зеленого цвета! Женя, так нельзя.
– ММММ. – Звуки рвоты, шумные вздохи, слив унитаза, звуки воды. Слабые протесты. – Я сама!
– Ну, что мне с тобой делать? – Серегино ворчание.
– Пить принеси.
Я ломанулся наверх, не хотелось, чтобы меня застали за подслушиванием. Открылась и закрылась дверь в ванную. Снова звуки рвоты. На кухне звон посуды. Звук льющейся воды в чашку, снова шаги. Открылась дверь в ванную.
– Ты как? – слышен обеспокоенный голос Сереги. – На, я угля принес.
– Спасибо.
– Давай ты так больше пить не будешь, я переживаю.
– Я выпила то всего 3 бокала. Ну, что ты как папочка? Сам не напивался ни разу что ли? Все через это проходят! – Женька слабо сопротивлялась.
– 3 бокала для непьющего человека, тем более для твоих 47 килограмм… Не надо было тебе разрешать пить. Легче стало? Давай отведу наверх.
– Я сама, не надо. Я правда в порядке.
Послышались шорохи. Топот ног, шаги по лестнице. Я тихо проскользнул в свою комнату. Прислушиваясь к звукам за дверью. Шаги, закрылась дверь. Звуки стихли. Минут 5 я стоял, не зная, что делать – идти спать или все-таки попить воды.
Чуть приоткрыв дверь, я увидел Серегу, который стоял спиной ко мне, прислонившись лбом к Женькиной двери. Видимо он был настолько поглощен своими мыслями, что не увидел меня. Я услышал его тихий шепот.
– Я не знаю, что мне делать, правда, не знаю. Кто-нибудь, подскажите мне.
Я тихо закрыл за собой дверь. Присел на пол. Вопросов стало еще больше.
Суббота выдалась тихая. Лена и Серега уехали в больницу, сказали, что потом сразу поедут к друзьям и вернутся поздно. Женька отсыпалась, видимо похмелье не дало поднять голову с подушки.
Я попытался приготовить поесть, но яичница сгорела, как и надежда на нормальный завтрак. Бутеры, кофе, конечно, спасли ситуацию, но ненадолго. К обеду заныл желудок. Лена и Серега уехали рано, в холодильнике было пусто. Я сидел в гостиной и понимал, насколько я жалок, даже поесть не могу приготовить сам. Мое самобичевание прервали шаги по лестнице. В кухню проплыла сонная Женька.
Звук воды, льющейся в чашку, шумные глотки, боромтание. Открылась и закрылась дверца холодильника. Звякнул чайник на плите.
– Как же я хочу сдохнуть… ММММ. Почему так все болит? – тихо ныла Женя.
Я встал с дивана и направился на кухню. Увидев меня, девушка поморщилась.
– Живая?
– А разве не видно, что нет? Меня будто бегемотом пожевало. – Мелкая полусидела за столом или полулежала, распластавшись верхней частью тела на столешнице, она прижимала ко лбу стакан с холодной водой. – Где Орловы?
– В больницу, а потом к друзьям, вернутся поздно.
Она промычала что-то нечленораздельное, отклеила себя от стола и двинулась к холодильнику. Достала из морозилки окорочок и сунула его в микроволновку на разморозку.
– Прости, я не умею готовить. – Мне было неловко.
– Да норм, я в тебе и не сомневалась. – Хмыкнула Женька.
Наступило неловкое молчание. Только Женькина суета делала его не таким осязаемым. Она достала несколько картофелин, помыла и положила напротив меня. Воткнула в руки какую-то странную штуку и сказала чистить.
– Что чистить?
– Картошку. Не заставляй меня еще больше усомниться в твоих умственных способностях.
– Аааа. Хорошо.
Я смотрел на картошку, на непонятный предмет в правой руке и не мог понять, что делать. Женька застонала, глядя на меня. Подошла ко мне, вложила мне в левую руку картошину, обхватила мою правую и стала показывать, как чистить картошку картофелечисткой. Словно маленького ребенка учила.
Меня обдало запахом шампуня и зубной пасты. Ее ладони были прохладными, я перестал дышать. Пара движений и она отпустила меня.
– Ферштейн? Справишься? – в глазах вопрос.
Я лишь утвердительно кивнул, стараясь не выдать своего смущения. А она уже на меня не смотрела, доставая курицу из микроволновки.
Мое лицо пылало, руки тряслись, в груди бухало. Я чувствовал себя подростком. Хотелось застонать от досады, за свои эмоции.
Решив сосредоточиться на картошке, я пытался успокоиться. Сам процесс оказался не таким уж и сложным.
Женька налив воды в кастрюлю, закинула в нее курицу и взялась за морковь. Но вдруг резко повернулась ко мне, я аж испугался.
Ее лицо пылало, сейчас даже не знаю, кто из нас был краснее, она или я. Я чуть не выронил картофелечистку и уставился с немым вопросом на мелкую.
– Прости!
Я тихо охренел от этого слова.
– За что?
– За вчера. – Она опустила голову и покраснела еще сильнее. – Я не должна была выливать на тебя вчера все свои эмоции, и не должна была тебе все это говорить. Мне очень стыдно за это. Мне правда очень стыдно!
– Дддда все нормально. – Я был в осадке. Впервые в жизни предо мной вот так извинялись и признавали, что стыдно. Вообще в первый раз слышу от кого-то фразу «мне стыдно», это что-то из области садика или начальной школы. – Я тоже был не прав, не надо было лезть не в свои дела. И если честно, во многом ты права. Конечно, осадок от вчерашнего сильный. Но тоже думаю, что должен извиниться. – Я понял, что покраснел настолько, насколько это вообще возможно. Ситуация выходила из-под контроля. Испанский стыд! Что ж такое то?
Она в ответ просто кивнула и отвернулась, рьяно чистя морковку. Ее уши горели. А я не мог перестать смотреть ей в спину. Первый раз я оказался в настолько неловкой ситуации.
– Перестань. – Не поворачиваясь ко мне лицом, ляпнула Женя.
– Что? – Я опешил.
– Перестань пялиться на меня, это очень смущает. Просто чисть эту долбанную картошку и давай закроем эту тему. – Ее голос звучал хрипло.
Я сглотнул и уставился на гору очисток и сказал, что она почищена.
– Так помой и нарезать надо, чего сидишь? Очистки выкинь. И только не говори, что не умеешь резать?
– Да думаю, справлюсь! – Хохотнул я и двинулся к мойке с картошкой в руках.
– Ну и славно. – Девушка выдохнула.
Сполоснув водой овощи, я вернулся за стол.
Каждый занимался своим делом, неловкость не проходила и мелкая включила музыку. Из ее телефона орал Наутилус с «Одинокой птицей», потом Звери с «Районами-кварталами». Вкус в музыке у нее явно Серегин. Но в этот раз девушка не подпевала. Постепенно я расслабился, в ней тоже исчезло напряжение. Каждый был занят своим делом.
