Руки дрожали, сердце холодили приступы ледяного отчаяния. Лишь иногда их сменяли проблески надежды на то, что скоро этот балаган так или иначе закончится.
– Госпожа Ингольф, над вашей головой есть кожаная петля. Ухватитесь за нее, будет удобнее, – посоветовал комиссар Расмус и поддержал меня под локоть, пока я нащупывала петлю и продевала в нее пальцы.
– Как только прибудем в участок, я сниму с вас наручники. Пока я обязан действовать по протоколу. Еще раз простите за неудобство.
– Если бы дело было только в неудобстве! – пылко сказала я. – Наручники – это унизительно. Все видели, как меня выводят из лавки, словно преступницу! Я ни в чем не виновата, комиссар. Лучше ищите подлинного преступника, не теряйте времени!
Комиссар тяжко вздохнул. В углу кареты на крючке болтался масляный фонарь, отблески света прыгали на лице Расмуса, рисунок теней постоянно менялся, отчего казалось, что комиссар злобно гримасничает. Но голос его был спокоен и вежлив.
– Вы знаете наши законы, госпожа Ингольф. Они гласят, что человек изначально виновен, пока не доказано обратное.
– Это ужасно несправедливые законы.
На тонких губах Расмуса мелькнула улыбка.
– Сделаю вид, что не слышал этого высказывания. Ведь его можно толковать как критику королевской власти. Прошу, госпожа Ингольф, будьте сдержаннее во время допроса. Не говорите ничего, что может усугубить ваше положение.
– Я ни в чем не виновата, – повторила я угрюмо.
– Если так, мы обязательно это докажем. Все будет хорошо, – вдруг добавил он почти ласково, но его слова меня не успокоили.
Закон наш – враг наш, говорила фонарщица Лилла. Комиссар Расмус – представитель закона, следовательно, мой враг. Хитрости ему не занимать, он пойдет на любые уловки, чтобы восторжествовать. Притвориться доброжелательным и понимающим ему ничего не стоит.
Да, следует быть осторожнее.
Карета остановилась, стихли топот и пыхтение Коптилки.
– Прибыли, – комиссар распахнул дверцу и помог мне выбраться.
Стоило ступить на неровную брусчатку, как по спине побежали мурашки от открывшегося зрелища.
Городская тюрьма.
Здание было новое, отстроенное лишь год назад хлопотами бургомистра. Но тюрьма есть тюрьма, хоть ты ее из мрамора возведи.
Ворота низкие, грязные – копоть садилась на все поверхности в Ферробурге за считаные часы. Дверь обита железом и усажена сверху остриями. Вход сторожат два полицейских Коптилки – массивные, приземистые, с толстостенными чугунками на плечах. Внутри чугунков шумит магическое пламя, дым поднимается в небо тяжелым черным облаком.
За Коптилками присматривал человек в полицейской форме, такой же неказистый и массивный. При виде меня он сочувственно охнул:
– Эрла! За что вас сюда, голубушка вы моя?
Когда он заговорил, я узнала в нем господина Олда, тюремного коменданта. В мою чайную он приходил не в форме, а в клетчатой рубахе и вязаной кофте – совсем другой человек, добродушный и говорливый! Он уважал легкомысленный жасминовый чай и был не прочь полакомиться шоколадными ватрушками.
Но сейчас я смотрела на него со страхом, потому что Олд был частью бездушной тюремной системы, и оказаться у него в гостях мне вовсе не хотелось.
– Это просто недоразумение, господин Олд, – проговорила я слабым голосом.
– Отставить беседы с задержанной, комендант, – внушительно, но без гнева, выговорил ему комиссар.
Господин Олд смешался, оробел и отступил за спину Коптилки.
– Сначала в допросную, – пояснил комиссар. Роб и Боб пристроились слева и справа от меня, но под локти брать не стали. Им обоим было неловко, они избегали встречаться со мной взглядами.
☘️
Полицейский участок располагался при тюрьме, в пристройке красного кирпича. Меня завели в кабинет и усадили на неудобный деревянный стул.
Обстановка напоминала обычную контору служащего: полки, стенные часы, коробки с бумагами. В углу за столом тихо сидел писарь, молодой человек по имени Клаус (бывает в чайной по выходным, берет черный чай с шиповником и овсяное печенье с грецким орехом).
Комиссар произнес негромко, с тем же металлическим призвуком в голосе:
– Отпустить.
Цепь тут же ослабла и скользнула на пол. Комиссар подхватил наручники и спрятал их в карман. Я показательно потерла запястья, хотя вреда мне слабые путы не причинили.
Комиссар уселся за стол и зажег керосиновую лампу без абажура. Свет ударил в глаза, я зажмурилась.
Расмус тут же покрутил вентиль и убавил огонь. Глянул на часы, продиктовал писарю время и приступил к допросу.
– Расскажите, как прошел ваш день. По порядку, не упуская ни одной детали. Начиная с момента ссоры с Бельмором.
Я рассказала. Торопливо скрипело перо, а комиссар все больше хмурился и мрачнел.
Задал несколько уточняющих вопросов, и ответы его не удовлетворили.
Когда я замолчала, замолчал и комиссар. Сцепил пальцы перед собой, посмотрел на исписанный лист бумаги, что подал ему писарь. А потом неожиданно спросил:
– Хотите воды? Или, может, чаю? У вас наверняка пересохло горло.
– Не откажусь.
Прошло уже много часов с тех пор, как я опустошила чашку Стелла Маре, а вторую выпить не успела – как и съесть свой бутерброд. Голова кружилась от голода, мысли путались.
Комиссар встал и ненадолго вышел, а когда вернулся, принес три жестяных кружки, доверху наполненные мутной желтоватой жидкостью. Одну отдал мне, вторую передал писарю, третью оставил себе.
Я приняла кружку с благодарностью, но как только сделала первый глоток, сморщилась и едва удержалась, чтобы не выплюнуть ужасное пойло.
Оно было жидкое и заваренное, должно быть, на грязном венике. О, я знала его – этот чай продавали в кубических брикетах в лавках Бельмора, по пол-элена за пачку.
Как же эта бурда отличалась от волшебного напитка, что я подавала в своей лавке!
Вспомнив стройные ряды баночек с ароматным сыпучим содержимым, я затосковала.
Но, по правде говоря, сейчас я жаждала кофе. Кофе я варила редко, по специальному заказу, но именно поэтому погружалась в ритуал варки с особым удовольствием.
Обжаривала зерна в чугунной кастрюле, изредка потряхивая содержимое, пока оно не начинало одуряюще пахнуть карамелью и печеньем. Прежде чем опустить зерна в кофемолку, каждое держала на ладони, как драгоценный камень, и ласковым шепотом уговаривала отдать свой богатый вкус.
Долго и ритмично крутила ручку, перемалывая зерна «в пыль», не прекращая напевать заклинания с модусом восхищения.
Варила кофе в специальном серебряном ковшике с широким донцем и узким горлом. Заливала порошок холодной водой, добавив щепотку соли, кардамона и корицы. В сковороду насыпала песок и крупную соль, накаливала смесь на огне и неспешно варила напиток до двух поднятий пены.
