Катарину начало трясти от возбуждения. Он покушался на ее свободу – то, чего она так безумно боялась после всего, что сотворил ее отец. Но… сейчас вдруг оказывалось, что именно этого она жаждала.
Катарина улыбнулась и, высвободив ладонь, погладила колючую от щетины щеку:
— Минэко помогает мне избегать госпожи Эйки и барышни Лу. Они открыли настоящую охоту на меня, в отличие от вас, бросившего меня здесь в одиночестве и тоске. – Разглаживая морщины, Катарина прочертила пальцем линию через его лоб, нос, и, добравшись до губ, задержалась на них. – У Минэко есть возлюбленный… даже двое. А меня… – Она вдохнула, как перед погружением в воду. – …меня никогда не привлекали женщины. И мужчины тоже. Вы – единственный. Единственный, ради кого я… готов рискнуть.
Катарина никогда не считала себя той, кто ради любви или привязанности может пожертвовать всем. Отец хорошо научил ее, и этот урок она запомнила: самый важный человек – ты сам. Только собственное благополучие должно тебя волновать. А всех остальных нужно использовать ради достижения своих целей. Вот и все.
Но принц… За возможность быть с ним, вырвать у судьбы хотя бы несколько дней счастья рядом с ним, она готова была сражаться.
Сунлинь снова коснулся ее руки, обвил запястье пальцами, крепко, так, что не вырваться из этой хватки, и повернул руку, заставляя наклонить бутыль и вылить тонкую струйку светящейся жидкости в бадью.
Вода тут же начала собираться в маленький водоворот, светясь почти так же ярко, как звезды на ночном небе. Она освещала темное, заполненные паром пространство купальни, бросая повсюду таинственные пугающие тени.
Катарина не удержалась и положила ладонь на широкую грудь принца, покрытую несколькими зарубцевавшимися ранами. Их не было, когда он уходил. Не было и тех, которые покрывали его плечи, которые скользили по животу, и застыли росчерками мазков кисти на спине.
Пока его не было, ему пришлось пережить много боли…
Катарина осторожно погладила широкий алый рубец, который до сих пор казался немного воспаленным.
— Вас некому было защитить…
Уголки его губ дрогнули, как будто он хотел улыбнуться, но испытывал при этом нестерпимую боль.
— Знали бы вы, как я хотел вас увидеть… – Сунлинь запутался пальцами в ее волосах, притягивая голову Катарины ближе к себе, так, что она ощутила его горячее дыхание, по сравнению с которым исходящая паром вода казалась ледяной.
Неужели отвар уже начал действовать? Впрочем, плевать! Пусть говорит… Пусть говорит, что угодно. А она будет с жадностью слушать.
— Теперь я здесь, с вами… – Катарина потянулась и взяла небольшой ковш. Зачерпнув воды, она начала поливать сильные плечи.
Он снова повернулся спиной и откинул голову ей на плечо. Катарина принялась поливать водой совершенное тело. Ароматное мыло, которое она сделала специально для него и берегла, настойчиво веря, что однажды оно пригодится, потекло по влажной коже жидким перламутром.
Ладонями она начала растирать плечи и грудь. Купальня наполнилась сладким цветочным ароматом.
Сунлинь с хрипом втянул воздух, повернул голову и прижался губами к ее шее. Катарина задрожала. Возбуждение с новой силой хлынуло по венам. Внизу живота снова стало тяжело и больно. Она чувствовала, как складочки плоти набухают, как медленно течет по ним шелковистая горячая влага.
— Ваш демонов отвар… – С каждым словом, губы принца задевали ее кожу. Языком он лизнул чувствительное местечко, и Катарина не смогла сдержать стон.
— Не сопротивляйтесь его силе… Вы же хотите поделиться со мной?.. Хотите рассказать, чего желаете?.. Вы так долго не осмеливались… Из-за этого мы оба так сильно страдали…
— Вы страдали из-за моей нерешительности?.. Вам тоже… хотелось?.. Вы ведь всегда окружены столькими женщинами. Даже сейчас…
Кажется, для него было важно услышать, что его чувства не безответны. И теперь она могла ему это сказать, даже несмотря на то, что он жаждет Рэйдена. Отвар не давал возможности солгать – настой мандрагоры и белладонны Дал Уи вытаскивал наружу самые потаенные чаяния, заставляя озвучивать желания, которые человек скрывал даже от себя самого.
— Мне не нужны женщины… – Катарина жадно скользила ладонью по его телу, касаясь сосков, которые из плоских под ее пальцами начали превращаться в острые и тугие вершинки.
— Я не смогу вам дать то, что давали они… И я не умею… быть с мужчиной… я хочу сделать вам приятно, но не знаю как…
Боги… его откровенность – ее погибель. Теперь она жить нормально не сможет, помня о том, что он сказал. Она не отдаст его никому. Никому! Уничтожит любую, кто посмеет желать его. Богиня Ревности и Разделения, Владычица Мостов, обретшая приют в ее теле, сотрет с лица земли всех, кто попытается отобрать его.
Ее смелость граничила с безрассудностью, но больше Катарина не собиралась молчать. Она ответит честностью на его откровенность, и будь, что будет.
— Я тоже… тоже не умею быть с мужчинами… Но все, о чем могу сейчас думать, как угодить вам. Что вам нравится? Как вы хотите, чтобы вас ласкали?
— Так же, как вы ласкали своих женщин. Хочу, чтобы мне принадлежало то, что вы отдавали им.
— С женщинами я тоже не был…
Едва она сказала это, принц вскинул голову, с удивлением и недоверием глядя на нее.
Катарина кивнула и потерла пальцем тугой острый сосок:
— Я… ни с кем не был… ни с женщинами, ни с мужчинами. Но желаю быть с вами… Что мне нужно делать?
— Просто… просто делайте то, что делаете с самим собой, когда остаетесь один. Делайте все, что пожелаете…
— А что ВЫ делаете, когда остаетесь один? Вы думаете обо мне? Представляете, как я ласкают вас?
— Мой любопытный лекарь… Я думаю о вас постоянно. Придумал целую жизнь, где вы рядом со мной. И все, что нас разделяет, – лишь влага с наших тел.
Он накрыл ее ладонь своей и потянул вниз по крепкому, чуть подрагивающему животу. Вот значит, что он чувствует…
Катарина снова заставила его повернуться спиной и сесть.
Опустившись на пол, она протянула руку вниз, прижав губы к его уху:
— Вы должны простить своему лекарю неопытность… в подобных вещах… но я буду повторять, пока не достигну совершенства.
Под стон Сунлиня она скользнула рукой под воду, к его паху. Бедра принца дернулись навстречу ее пальцам. Дрожа от страха и предвкушения, Катарина коснулась мягких волосков в его паху, а затем нежно обхватила твердую горячую плоть.
Сунлинь застонал и впившись пальцами в ее затылок, притянул голову Катарины для поцелуя. Он терзал ее рот, творя немыслимые вещи, от которых хотелось сбросить с себя одежду и прижаться к нему обнаженным телом. Его язык входил в ее рот, как входит мужская плоть в женское тело. Неожиданно он подхватил ее и, перетащил через борт будь, усадив между своих бедер. В воздух взлетел сноп брызг, вода перелилась за край.
