«Из порядочно зажиточной», – злился Миша, но на самом деле ему было все равно.
Его способность любить оказалась одноразовой. То ли из чувства самосохранения, то ли по причине выгоревшей от смертельной раны души Миша, Михаил Яковлевич Фрайман, больше никогда никого не любил. Даже к детям своим испытывал скорее благодушное любопытство. Лиля давно смирилась, тем более что муж обладал нужной хваткой и семья никогда ни в чем не нуждалась. Так и вышло, что все интересы Михаила вращались вокруг бизнеса. Начал он, вернувшись из Израиля, с мелочей, а теперь у него в активе было около пятидесяти миллионов в твердой валюте, вложенных в предприятия и растущих на счетах надежных банков нескольких стран. Время от времени Фрайман брался спонсировать стартапы или научные разработки. Особенно если это касалось фармацевтики. Львиная доля его средств была вложена в фармацевтические предприятия, и он даже обзавелся собственным. Правда, как всегда, через подставных лиц и наименее обременительным в смысле лицензирования – «Фармком» всего лишь производил сырье, зато и локтями толкаться пришлось меньше. Среди серьезных производителей лекарственных препаратов случайных людей быть не могло, и конкуренция была жесткой, если не сказать жестокой.
Позволив девушке оценить достоинства чая, Фрайман заговорил:
– Поступим так: сегодня воспользуешься моей машиной еще раз. Сейчас водитель отвезет тебя домой и к шести заедет снова. У меня переговоры, вернусь к семи. Посмотришь на мой организм – теперь сложно ему доверять, – и все. Свободна до утра. Завтра определю тебе машину с водителем. Будет при тебе. Если понадобишься, вызову. И вот еще что…
Я сменила рабочую одежду на джинсы с футболкой, напряженно прислушиваясь к звукам в доме, но из-за толстых стен до массажной мало что долетало. Да еще аэратор бурчал довольно громко. Мой клиент вел себя как обычно, ни словом не обмолвившись о дальнейшем, и оставалось только гадать и ждать. От нечего делать я пихнула Тварь. Та лениво пошевелилась. Привычный холодок скользнул по моему позвоночнику, когда она подползла поближе. Я, собственно, ничего от нее не хотела (кроме того, чтобы она исчезла из моей жизни, разумеется), но вдруг меня осенило. Тварь ведь едва не сожрала Михаила Яковлевича живьем. Может, она и у него в мозгах покопаться успела, как копалась в моих? Я попыталась воспроизвести в памяти момент нападения, почти физически ощутив под руками потные круглые бока хрипящего мужчины, свой подбородок, уткнувшийся ему в загривок, поросший жестким волосом, невыносимый запах пота и страха, одновременно стараясь превратить свои ощущения в вопрос. Кажется, даже запыхтела от натуги.
Тварь дернулась, сместилась со своего места, и я с ужасом поняла, что она обнимает меня за плечи на манер воротника или бабушкиной шали. Никакой тяжести, никакого прикосновения – только усилившийся холодок и гадкий бег мурашек по всему телу, заставивший волосы зашевелиться на голове. Едва не взвизгнув от неожиданности, я хотела отпихнуть Тварь, но в голове вдруг пронеслась размытая вереница картинок, которые не имели ко мне абсолютно никакого отношения.
Все, что я когда-то видела своими глазами, хранится в памяти. Иногда я, как какой-нибудь скряга-коллекционер, вытаскиваю свои сокровища и разглядываю их, перебираю, с горечью замечая, что некоторые тускнеют со временем, размываются и блекнут, а некоторые и вовсе пропадают. Так что я была абсолютно уверена, что тощего старика с нездоровым блеском в глазах я никогда не видела. Как не видела полную, очень красивую немолодую женщину в пестром платье, которая быстро-быстро шевелила яркими губами, то и дело странно выпячивая их, словно для поцелуя… Это были не мои воспоминания!
«Да, молодец!» – послала я Твари сигнал, дрожа от ужаса и радостного ощущения победы, как будто открытие совершила.
Мое чудовище, правильно истолковав сигнал, принялось радостно вываливать сумятицу разрозненных немых сценок, выуженных из памяти Михаила Яковлевича. Надеялась, что это было так. Калейдоскоп ярких вспышек вызвал тошноту и заставил меня вцепиться руками в край низкого диванчика.
«Стоп!» – Защищаясь, я отпихнула Тварь, зачем-то взмахнув руками.
Воротник исчез, Тварь шмыгнула обратно к потолку, потревожив загустевший воздух в комнате, и расплющилась там. Надеясь, что не причинила ей ненужной боли, я осторожно коснулась существа мыслью (нелепое определение, но именно так оно и было), вложив в это прикосновение всю симпатию, которой по идее у меня не должно было быть.
Продолжить общение нам не дали. Сначала за дверью прозвучали шаги, потом легкий ток воздуха сообщил мне, что бесшумно открылась дверь в массажный кабинет, и только после этого мягкий, вкрадчивый незнакомый голос позвал:
– Свэта? Тибэ нада хадыть. Хазяин ждьет.
Говоривший с жутким акцентом посыльный так и остался стоять в дверях. Пустая правая ладонь машинально сжалась на эфемерной ручке отсутствующей трости. Ее вместе с телефоном и верхней одеждой, как обычно, забрали у меня на входе в дом. Я неплохо помнила расположение предметов в кабинете, но привычка взяла верх – до двери пошла, касаясь стены, и только у выхода незнакомец робко коснулся моего локтя, предлагая помощь. Мы спустились на первый этаж и добрели до открытой веранды. Мой провожатый молчал, но вел себя исключительно почтительно. Думаю, почтительность эта распространялась на меня постольку-поскольку, а направлена была исключительно на хозяина дома.
Благоухающий дорогим, но, на мой взгляд, слишком сладким парфюмом Михаил Яковлевич предложил мне позавтракать. Интересно, как он себе это представлял? Я крайне редко (исключением был «Уют») ем вне дома. Перспектива заляпать одежду или пронести ложку мимо тарелки не слишком меня воодушевляет. Но на чай согласилась – пить хотелось ужасно. Очень плотный, необычный аромат напитка меня удивил. На вкус он оказался терпким, немного горчил, прокатывался по языку, по горлу, словно шарик, и оставлял удивительное послевкусие. У богатых свои привычки! Мой клиент (наверное, он теперь и не клиент… а как? наниматель?) помалкивал, пока я не выдула всю чашку, а потом заявил, что предоставит мне машину и будет дергать к себе, когда ему заблагорассудится! Пока я возмущенно разевала рот для ответа, он цапнул меня за руку и вложил в нее кусок плоского пластика – кредитку.
– Пин-код – число и месяц твоего рождения, – заявил он. – Думаю, мама справится с банкоматом? Немного денег никогда не помешает, правда? Это аванс.
Тварь, заинтересованно вьющаяся вокруг косноязычного работника, который молча присутствовал где-то за моей спиной, в районе входа в дом, почуяла мой гнев и растерянность, придвинулась поближе, едва не опускаясь на голову Михаила Яковлевича. Пришлось ее отпихнуть. Защищает она меня, что ли? Мне до ужаса хотелось уйти из этого дома, от слащаво-вежливых, но таких пустых слов чокнутого богатея, хотелось позвонить Максиму, которого, напуганная сама, я вчера тоже заставила насторожиться. Надо было его успокоить, потому что теперь мне было ясно – ничегошеньки мне не грозит, кроме извращенной формы рабства. Я действительно превратилась в новую игрушку богатея, но это пройдет, как только пройдет его страх. Я уж постараюсь…
