– Света, простите за этот инцидент, – с искренним раскаянием извинился Вощин. – Вы прилегли, и мы решили, что уснули…
– Не уснула! – Я все еще сердилась, но скорее уже на себя – за испытанный страх, – чем на горе-экспериментаторов. – Вы себе глаза завяжите и посидите там пару часов! Если бы не Тварь, с ума бы сошла, наверное.
– А что Тварь?
– Ну… – Я попыталась подобрать слова для того, что происходило между нами в наглухо закрытой комнате, и не смогла. – Мы пытались общаться.
– Удалось?
– И да, и нет.
Не то чтобы я хотела оставить в тайне случившееся, просто сначала хотелось услышать, чего добились профессор и компания.
Словно подслушав мои мысли, Максим повернулся к Вячеславу:
– Что вам удалось понять?
– А ни черта, – почти весело отозвался Вощин. – Ни веса, ни объема, никакого излучения, никакой реакции на изменения среды – температуру, радиацию, магнитное и иное излучение. То, чего просто нет, вывернуло пять мышей наизнанку и испарилось через бронированные, противовзрывные, противорадиационные – именно в такой последовательности – двери-стены-потолки. Так что единственным специалистом по Твари была и остается Света.
– Хреново. Я бы перепоручил эту великую честь кому-нибудь. Профессору твоему чокнутому, например, – проворчал Максим.
– Он не мой, – обиженно возразил Вячеслав. – Ты лучше расскажи, что начальство решило делать?
– Да не знает оно ни хрена. Уцепилось за идею производства нового оружия, даже про наркоту забыло, а Тварь – это так, между прочим…
– Но мы же теперь знаем, где остальная ее часть! Нужно пойти туда, и она отстанет! – вмешалась я, осененная предвкушением свободы.
– Пойти туда не получится, завод и подступы к нему оцеплены, территория зачищена, – возразил Максим.
– Но мне же нужно… – растерянно пролепетала я.
И в этот момент Тварь напряглась. В комнату вошел профессор.
– Кажется, я знаю, в чем дело, – сухо сообщил он и обошел большой стол с противоположной от меня стороны. – Многого не хватает, но общий принцип рассуждений Ярковского мне понятен. И понятна причина, по которой эти сущности оказались здесь. И даже то, почему они продолжаются оставаться на месте взрыва. Ведь они еще там?
– Да, – глухо подтвердил Максим.
– Попробуем это исправить, – пообещал профессор.
И в голосе его, и в мгновенной попытке Твари броситься на говорящего я распознала неприкрытую угрозу.
Глава 14
– Максим, увези меня отсюда, – прошептала Света, едва за Ремезовым закрылась дверь.
– Света права, – неожиданно подключился молчавший до этого Славка, – не нравится мне все это.
– Как, вашу мать? – вздернулся Дежин, притянув к себе Свету вместе со стулом, от чего железные ножки, проехавшись по полу, издали противный высокий визг. – Там охрана, нас не выпустят.
– Не знаю. Ты же сильный. Ты – капитан. Ты все можешь, – шептала она испуганно, уставившись Дежину в лицо пустым взглядом.
Мертвые, такие красивые ее глаза медленно наливались слезами.
Вощин потупился, уставившись на свои руки. Стиснутые пальцы, переплетенные в замок, вздрагивали на стальной поверхности лабораторного стола.
– А если Света поставит ультиматум? – тихо предложил он. – Припугнет их, скажет, что спустит Тварь с поводка, если ее не выпустят? А мы подтвердим?
Дежин аж поперхнулся заклокотавшим в горле возмущением.
Но первой отозвалась Света:
– Ни за что! Никому я угрожать не стану, потому что никогда на такое не пойду. А блефовать не умею.
– Ватсон, ты рехнулся? Она же в относительной безопасности только до тех пор, пока Ремезов и иже с ними не считают ее угрозой для себя. Один намек на нелояльность, и я боюсь даже думать в эту сторону, – проглотив гнев и от этого сипя, как простуженный, поддержал Свету Дежин.
– Я просто подумал, что это один из вариантов, – осадил Вощин. – А побег – не проявление нелояльности?
Максим огляделся, почувствовав себя загнанным в угол. В комнате было полно мониторов, но все они были отключены, и только слепящий свет потолочных ламп отражался на черных поверхностях. Единственное окно было зарешечено, да и что в нем толку? Четвертый этаж «сталинки», считай, нормальный пятый.
– Лестница есть тут? – закрывая тему, спросил Максим у Вощина.
Сам он поднимался на лифте.
– Не знаю. Должна быть, но мне не показывали. Прозекторская на втором этаже, туда тоже – лифтом, лифт работает только с картой.
– Второй – не четвертый. Окна есть?
– В прозекторской – нет. В туалете есть, узкое, наполовину заложено кирпичом.
– Не годится, – мотнул головой Дежин. – Не будет опоры, чтобы прыгнуть, и вообще… – Он с сомнением посмотрел на Свету и повторил: – Не годится. Давай, Ватсон, думай, ты тут вторую неделю ошиваешься!
– Есть лифт из прозекторской к холодильникам, в полуподвал, но он довольно специфичный – узкий и низкий. Только для тел… Но вот дальше – засада. Холодильники в защищенном помещении, как и прозектроская. Биозащита. Не знаю, что они тут исследуют. В подвале охраны нет, есть дверь, через которую завозили трупы…
– У тебя же есть туда доступ, надеюсь?
– Есть, но не наружу. Я вообще не знаю, есть там кто-нибудь или нет. Как войти-выйти тоже не знаю.
– Вот и узнаешь. Сейчас мы тихонечко поедем в прозекторскую, ты спустишь нас вниз, потом откроешь снаружи этот свой холодильник и вернешься. Дальше мы сами как-нибудь.
– Камеру возле лифта видел?
– Видел. Как раз на уровне башки твоей непутевой. Выходи первым, вызывай лифт, камере обзор прикрой.
– А если не получится? Макс, тут не шутят, центр этот секретный, если что, охрана вооружена…
– Да и хрен с ним! Охрана всегда вооружена, тоже мне новость. Разберусь.
Оружия при себе у Дежина не было, да и не собирался он ни в кого стрелять – еще чего не хватало. То, что испугало Свету и насторожило Славку, не стоило канонады. Понятно, что Свету Ремезов не отпустит, она для него – ключ ко всему, вот только глаза у профессора слишком неприятные сделались. Человек с такими глазами способен на все. Камера на проходной «Фармкома» сохранила несколько записей с профессором Ярковским, вот у него были точно такие же глаза на последней из записей – горящие огоньком безумия. Плоды этого безумия они сейчас и пожинали.
– Пошли, а то скоро Ремезов вернется.
Максим встал, увлекая за собой Свету. Она беспомощно вцепилась ему в руку, трости нигде не было видно.
«Суки!» – зло подумал Дежин. Это относилось ко всем сразу: и к профессору Ремезову, и к Гречину, и к Фрайману с Верняковым.
