— Да нет, то же самое, — словно убеждая себя, сказал Руаун. — Откуда нам знать, что ему чудится во время этих… приступов?
Я не знал, что сказать и как еще убедить их.
— Я тебя понимаю, — сказал Мордред. — Трудно поверить, когда такое говорят о твоем господине. — Кажется, он тоже не был уверен в своей правоте. — Еще труднее представить, что такое может приключиться с твоим братом. Но другого объяснения у меня нет. Я знаю, что Гвальхмаи жаждет славы и почестей — да и какой воин не желал бы их? — только это же не повод городить черт знает что о своей матери и своем брате! Нет, он чему-то поверил, чему-то безумному, и потому отправился искать славы и признания в Британию, наши острова ему почему-то не годились. Хотя, надо заметить, что он служит Пендрагону, — Мордред сделал едва заметный поклон в сторону Руауна, — но, согласитесь, брат отказался ради этой службы от родственных уз. Никакой здравомыслящий человек на это не пойдет. А уж после того, как он принес Артуру клятву верности, Артуру, который в силу политической необходимости оказался нашим врагом, после этого он только укрепился в своих заблуждениях. Вот теперь он и думает, что и я, и мать, да и отец, наверное, тоже, сражаемся на стороне какой-то великой тьмы, в то время как он и Пендрагон борются за какой-то свет. А на деле мой отец хотел власти в Британии, то есть того же самого, чего и Пендрагон. Только Пендрагон ее получил, а отец — нет. А меж тем права на верховную власть у моего отца ничуть не меньшие, чем у Пендрагона. Отец женат на законной дочери Пендрагона Утера, и он принадлежит к королевскому клану, хоть он и ирландец. А что Пендрагон? Не подумайте, что я хочу его унизить, нет, я восхищаюсь тем, как он начал править, и все-таки Артур был и остается одним из ублюдков короля Утера, и по закону не относится ни к какому клану, а значит, не может наследовать звание Верховного Короля. Да, теперь он — Верховный король, и король великий: это факт. Вот так и получается, что раз Артур — Верховный Король, значит, он борется на стороне света, а его проигравшим врагам остается сторона тьмы. Для героической песни это великолепный сюжет, весьма элегантный, во всяком случае, но какое он имеет отношение к реальному миру, в котором мы живем? Мой бедный брат путает Британию со страной вечной молодости, с пресловутым летним королевством. Солнцем клянусь, я бы тоже не отказался в нем пожить. Да только нет его, этого королевства! Вместо этого я вижу собственного брата, который меня ненавидит. А если бы он излечился, все стало бы правильно, и он вернулся бы домой!
Видно было, что Мордред разволновался и, чтобы успокоиться, сосредоточился на арфе. Во всяком случае, он, наконец, нашел какую-то странную мелодию в минорной тональности. Я сидел, совершенно сбитый с толку. Тут не поспоришь: права Артура как Императора Британии, довольно сомнительные. А та борьба, ради которой он живет, борьба Света и Тьмы, разве не может оказаться просто столкновением властолюбивых королей? Картина довольно простая. Она не нуждается в участии каких-то потусторонних сил. А если так, то и Мордред, и леди Моргауза ни в чем не виноваты. Моего хозяина обманули, показав какую-то придуманную картину, и меня вместе с ним. Арфа под руками Мордреда навязчиво ввинчивала мне в голову какую-то странную мелодию, а я все никак не мог увидеть правильное решение.
— Друг мой, пожалуй, ты прав, — промолвил Руаун. — Очевидно, это болезнь. Я молю Бога, чтобы он принес Гавейну исцеление, потому что для человека нет ничего ужаснее, чем оказаться оторванным от своего клана, от своих кровных уз. Я и раньше так думал, а теперь лишь убедился в том, что ты ни в чем не виноват. Но что же нам делать? Есть ли какие-то способы исцелиться от подобного безумия?
Мордред глубоко вздохнул, в глазах его мелькнул огонек.
— В общем-то, есть несколько способов избавиться от безумия. — Он говорил мягким доверительным тоном. — О них можно прочитать в сочинениях ученых римских врачей. Но что толку? Я же не могу испытать на нем эти способы. Брат никогда не согласится принять от меня помощь. А я хотел бы попробовать…
— Подожди, ты же говоришь о «способах», — медленно произнес Руаун. — Так, может, я могу помочь?
— Ты? — удивленно спросил Мордред. — Ты действительно хочешь помочь?
Я молчал, но внутри меня шла отчаянная борьба. Я хотел найти изъян в аргументах Мордреда. Но почему-то никак не мог собраться с мыслями. Я все время слышал его убедительный голос и видел только стройную картину рассуждений. Я с трудом удерживался, чтобы не восхититься его планом.
— Я готов сделать что угодно, — решительно произнес Руаун. — Однажды Гавейн спас мне жизнь в битве, с тех пор моя преданность принадлежит ему всецело. И я считаю его другом. Честь требует, чтобы я помог ему излечиться любым способом из тех, о которых ты говорил.
— Не получится, — Мордред в сомнении покачал головой. — Не примет он нашу помощь. Скорее, решит, что я придумал какое-нибудь коварное колдовство, чтобы лишить его жизни. Он выслушает наши предложения, а потом известит своего господина. Уверен, Артур прикажет ни в коем случае не доверять нам.
— Артур очень расположен к Гавейну, — кивнул Руаун, — но он же не видит всей ситуации.
— Если я найду лекарство и дам его Гвальхмаи, ты же не выдашь меня Верховному Королю? — жалостливо спросил Медро. — Я постараюсь составить эликсир побыстрее.
— Я помогу тебе в любом лечении, и постараюсь успокоить Артура; сообщу, что с нами все в порядке. — Руаун протянул руку.
Мордред схватил ее и с жаром пожал. Потом он перевел взгляд на меня.
— А ты? Ты нам поможешь?
Я отчаянно старался найти выход из этого тупика. Подняв глаза на Мордреда, я поразился его облику. Можно было думать что угодно, но передо мной сидел взволнованный, скромный, серьезный, озабоченный брат моего хозяина. При этом глубоко в душе я все равно чувствовал, что он неправ. Только вот в чем? Где?
— Наверное, Гвальхмаи говорил тебе обо мне или о той борьбе, в которой, по его мнению, он участвует. Я знаю, что он может быть очень убедительным. Но подумай хорошенько и посмотри, неужто мое искреннее желание помочь ему не перевесит тех фантазий, которые им владеют?
— Решай, Рис, — добавил Руаун. — Его ведь и в самом деле не зря прозвали Гавейном Златоустом. Он убедит кого хочешь в чем хочешь. Но Медро говорит дельные вещи.
— Так ты нам поможешь? — с нажимом спросил Мордред.
Я судорожно облизнул губы. Где, где, где выход?
Внезапно перед моим мысленным взором промелькнул образ лорда Гавейна, стоящего на колене и предлагающего свой меч моему отцу. Тогда и там не на кого было производить впечатление, никого не надо было ни в чем убеждать, никому от этого предложения выгоды не было. Этот жест был таким же чистым, как тот, с которым лорд Гавейн принес клятву Артуру, как тот, с которым Артур принял на себя правление Британией — он был настоящим. За этим мелькнувшим воспоминанием последовали другие: вот милорд со смехом велит мне оставить дорогую заколку; вот помогает нам на ферме в делах, совершенно не подходящих дворянину и воину Короля; вот серьезно говорит с Артуром о судьбах Британии; поет свою удивительную песню на болотах перед Гвлад ир Хафом. Нет на самом деле никакой проблемы! Мордред лжет! Он все это время лгал. Для моего господина красноречие и вежливость были естественными, такова была его натура, а слова Мордреда оставались только тонким слоем позолоты на гнилом дереве. Мне даже не надо расспрашивать слуг короля Лота, я и так ни разу не видел от Мордреда ни одного благородного поступка или слова. Он, как торговец на рынке, всегда прикидывает, как бы ему повыгоднее сбыть лежалый товар. Да, я взвесил двух мужчин, два их способа жить, и теперь у меня не было никаких сомнений в том, кому я должен верить.
