К концу зимы в крепости обычно ощущалась нехватка зерна, и окрестные фермеры продавали нам старое зерно, и весьма недешево. Кое-кто из них с утра ждал на дворе. Эту задачу мог бы решить и управляющий, да вот беда — торговаться он не умел. А уж о том, чтобы по ценам определить, как обстоят дела у селян (нам важно было это знать), и речи не шло. По тем ценам, которые устанавливал Камланн, закупая провизию оптом, потом устанавливались цены для всего Юга. Мы платили и знали, как пройдет год у фермеров. Ну, и конечно, рассчитывали свои потребности.
Перед кладовыми уже собралось с полдюжины телег. Хозяева, как правило, главы свободных кланов, нахохлившись, сидели в телегах, всем своим видом показывая, что недовольны моим опозданием. Мне нравилось торговаться с ними, потому что сами они любили это занятие и почитали за великое искусство. Однако сегодня меня раздражали предстоящие торги. Хотелось как можно быстрее покончить с этим, назначить разумную цену и попрощаться. Но пришлось пройти по всей процедуре: обсудить виды на урожай, прикинуть остатки зерна в хозяйствах, определить свои потребности, обсудить товары, которые предлагает Камланн, сравнить цены на других рынках с теми, которые запрашивали фермеры, выяснить, в чем нуждаются люди, и каково соотношение между зерном и другими потребностями. Наконец, мы подошли к жизненно важному вопросу: хотят ли фермеры выплаты скотом, шерстью или металлом и согласятся ли на рассрочку. И тут из Зала вышел командир пехоты Братства, Кей ап Кинрир. Очень крупный мужчина, пожалуй, самый большой в Братстве. Он и в благодушном настроении привлекал всеобщее внимание копной рыжих волос, множеством украшений, яркой одеждой, а теперь он, похоже, пребывал в крайней степени раздражения. Ох, не к добру! Кей устремился прямо ко мне.
— Пришибу этого злобного ублюдка! — Провозгласил Кей еще за несколько шагов, отпихивая зазевавшегося фермера. — Миледи, вы должны поговорить с Руауном! Пусть извинится, иначе я буду сражаться с ним и, клянусь своим мечом, щадить не стану! Хоть я и понимаю, что его вины тут нет! Это все проклятый аркадский хорек!
Я быстро взяла Кея под руку и отвела подальше. Я хорошо знала, кто такой аркадский хорек, но фермерам-то зачем знать, что в Братстве случаются ссоры? Впрочем, уже поздно! Большая часть Британии и так знает, что единого непобедимого Братства больше не существует, что его раздирают на части внутренние противоречия. Ссора возникла не сегодня и успела стать печально известной. С тех самых пор, как этот самый «хорек» появился в Камланне.
— Что натворил Мордред на этот раз? — спросила я.
— Да ничего не натворил! — Кей плюнул. — Он же никогда ничего не делает напрямую. Вы же его знаете. Нет, он никогда не выступит в открытую, всегда сочинит какую-нибудь вздорную идею, чтобы кто-нибудь в нее поверил и начал отстаивать.
Фермеры прислушивались, а я немного успокоилась. Мордред ап Лот, младший сын королевы Моргаузы с Оркад, которые британцы называют Островами Страха. Его мать была законной дочерью императора Утера и сводной сестрой Артура. Медро обожал мать, намеревался стать королем островов после смерти отца, хотя многие сомневались в том, был ли король Лот его отцом, а некоторые и вовсе утверждали, что Мордред появился на свет в результате супружеской измены. Теперь Моргауза мертва, убита своим старшим сыном Агравейном, посчитавшим мать повинной в смерти отца. Королевский клан Островов, несмотря на вопиющее убийство, избрал Агравейна королем. Королева слыла ведьмой, на островах ее не любили, но боялись. Мордреда тоже побаивались; по слухам, он многое перенял от матери. Агравейн вернулся на родину, принял королевский титул, а его брат прибыл в Камланн. Агравейна, простодушного бойца, одного из лучших воинов Братства, Мордред ненавидел за убийство матери. Но обычно причиной ссор становился другой его брат, лорд Гавейн, один из самых верных и уважаемых помощников Артура в любых начинаниях. Его Мордред ненавидел даже больше, чем Агравейна, хотя Гавейн не был повинен в убийстве леди Моргаузы. Так или иначе, но большинство ссор с недавних пор происходило как раз между друзьями Гавейна, среди которых был и Кей, и сторонниками Мордреда, которых развелось неожиданно много.
Кей неодобрительно посмотрел в сторону фермеров и понизил голос.
— Руаун обвинил Гавейна в смерти той ведьмы с Оркад. Он твердит об этом уже не первый год, и теперь половина Братства так и думает: «Ах, он убил свою мать!» Как будто ведьму не следовало прикончить раньше! И кто автор этих россказней? Медро, конечно! Я уже десять раз слушал эту душещипательную историю. Хватит! А теперь Руаун ни с того, ни с сего, распускает слухи, будто мы не можем заключить мир с Малой Британией именно из-за Гавейна! Он, дескать, чего-то там опасается или у него не все в порядке с рассудком. Я послушал-послушал, подошел и сказал, что он сам слабоумный, если верит подобному бреду. Руаун обозвал меня упрямым дураком, не способным видеть очевидные вещи, а потом вдруг начал обвинять меня в том, что я нарочно склоняю Императора к тому, чтобы он верил во всякую чушь! И это при свидетелях! Там еще четверо сидели. Миледи, я мог бы попросить Артура, чтобы он потребовал от Руауна извинений, но я не хочу отвлекать Императора по пустякам. Вот, вас прошу. Убедите его извиниться, или я буду драться с ним завтра. Он дурак, конечно, но я не хочу его калечить!
Я выслушала рыцаря и почувствовала себя совсем больной. Ссоры возникали все чаще. Мне уже приходилось уговаривать слишком многих приносить извинения. Я видела, что прав Гавейн, я полностью ему доверяла, но с каждым разом становилось все труднее убеждать тех, кто поддерживал Мордреда. А Руаун был самым горячим его сторонником.
Когда нет войны, ссоры между воинами возникают неизбежно. Так уж их воспитали: любые извинения — это признание слабости, а единственный способ сохранить честь — это меч. Зимой ссорятся чаще. Все-таки в нашем Зале живут бок о бок триста человек, а заняться им совершено нечем. Летом можно повоевать, если есть с кем, или ловить бандитов, или сопровождать Императора, в крайнем случае — отправиться на охоту. Но с некоторых пор ссоры в Камланне приключались все чаще. И мирить противников становилось все труднее. Я боялась за будущее.
— Хорошо, — сказала я Кею, — Руаун извинится. Но и ты должен попросить у него прощения за то, что назвал его слабоумным.
— Я? Да с какой стати? Богом клянусь, он и есть слабоумный! А кто еще поверит в такую чушь?
— Чушь или не чушь — пусть решает Гавейн. Если кто-то обвиняет его в чем-то, он может потребовать извинений, и мы проследим, чтобы он их получил, по крайней мере, в том, что касается переговоров с Малой Британией. Не твое дело сражаться с Руауном, защищая честь другого, благородный лорд. Пусть Гавейн сам заботится о своей чести. Ты же не думаешь, что Гавейн не способен постоять за себя?
— Да уж, слабаком его не назовешь! Никто не станет обвинять его в открытую. А он слишком уж вежливый, либо уходит от оскорблений, либо поворачивает все так, что сам себя дураком чувствуешь!
— И все-таки, благородный лорд, это его дело. А если не хочешь драться с Руауном, придется и тебе извиняться. — Наверное, говоря это, я перестаралась с резкостью.
