Я кивнул, и он разразился громом ругательств. Оказалось, что весь постоялый двор уже около часа был поднят на уши, так как кто-то на соседней улице напал на беззащитного старика, а Милон тоже поднял тревогу: я ушел в уборную и пропал.
– Вот окаянный, мы его ищем, ищем, а он здесь прохлаждается! – возмущался рабочий. – Да ты хоть знаешь, что он заставил беднягу Казима в выгребную яму спускаться, даже нырять заставил-то? Говорит, поскользнулся и утонул ты! А Казим все искал да искал тебя там. А твой батька, все пугал, что ежели тебя не найдем, то снесет наш трактир. Эх ты, куда потащился без спросу?
В большой прихожей зале, сидя на диване, попыхивая трубкой и нервно качая ногой, сидел Милон. Только завидев меня, он подскочил и отвесил такую оплеуху, что хозяин и рабочий радостно подпрыгнули. И я был уверен, что они с удовольствием еще бы отвесили мне напоследок пару подзатыльников.
Мне пришлось собрать все красноречие, чтобы убедить Милона, что мне стало дурно, возможно, я чем-то отравился, и у меня так кружилась голова, что мне просто необходим был свежий воздух.
– Ему стало дурно из-за вашей чертовой стряпни! – заорал Милон. – Так что платить – черта с два вам! А ты, – он ткнул пальцем в мой лоб, – будешь отлучаться только по моей команде. Еще раз такое учудишь, пожалеешь, что родился!
Когда я уходил, хозяин постоялого двора с ненавистью показал мне кулак.
4
Рано утром мы снова выехали на ухабистую дорогу. Целый день за окном было одно и то же: деревья с начинавшей едва желтеть листвой, засыхающая трава пожухлого болотного цвета, бесконечные поля, раскинувшиеся по холмам, которые с каждой верстой разглаживались и превращались в равнину, и, конечно же, люди, собиравшие последний урожай с полей. На полях особенно много было детей, одетых в старую, замызганную одежду. Они подбегали к обочине дороги, едва заметив пыль, поднимающуюся от нашей коляски, и с любопытством пытались заглянуть внутрь, чтобы узнать, что же за господа едут в таком дорогом экипаже. Кое-кто из полевых мальчишек махал нам грязной рукой и с озорством скалил зубы. Полевые девочки были стеснительнее: они мило улыбались, робко, как подсолнухи, покачивали ладошкой со стороны в сторону и опускали глаза, когда я горячо махал им в ответ.
По пути нам встретился угрюмый мужик на телеге и сказал, что в той стороне, куда мы направляемся, рухнул речной мост, и нам придется поехать по другой дороге, ведущей через «умирающую» деревню. Когда мы туда въехали, сразу стало понятно, почему ее так называли: покосившиеся, полуразваленные лачуги казались, вот-вот не выдержат и превратятся в труху, как истлевшая солома. Из этих лачуг внезапно высыпались, как горох, чумазые, одетые в чудное тряпье, дети, словно все это время поджидавшие нас, и побежали за коляской.
С позволения Милона я попросил остановить кучера, и, взяв корзинку с едой, где лежало несколько десятков пирожков, испеченных Ясинькой, вышел из кареты и начал раздавать их стайке голосящих детей. Сначала я обрадовался, что пирожков точно хватит на всех, но сразу же началось нечто невообразимое, что испортило мое настроение на весь оставшийся день. Дети постарше, похватав по своему пирожку, начали отталкивать и оттаскивать малышню за волосы, перехватывая на лету, как голодные псы, пирожки, предназначавшиеся для остальных. Тем маленьким, кому мне все-таки мне удалось всучить пирожок, пришлось бежать, но старшие тут же их нагоняли, лупили и отбирали. Некоторые успевали запихнуть пирожок в рот, но их снова настигали, выбивали изо рта, куски теста разлетались, кто-то давился, все кричали и визжали. В итоге, практически все пирожки оказались распределены между четырьмя взрослыми мальчишками, а побитая малышня выла в стороне. Отъезжая, я выглянул в окно и увидел, что драка уже разгоралась между главарями, а на шум сбежались голодные подвывающие псы.
– А ты что-то другое ожидал? – философски спросил Милон, заметив мое ошеломленное лицо. – Думал, они выстроятся в линейку в ожидании пирожка, как благородные девицы? Ты думал, они будут тебя скоромно благодарить и улыбаться, аки ангелочки, а ты почувствуешь себя благодетелем всех сирых и убогих? Эти дети – животные, у них нет манер, воспитания, нет совести, понимания простых вещей. Они просто голодные животные. Вот это и отличает тебя от них. Ты был безграмотен, беден, все детство работал, но в тебе была сила и воля, порода, так сказать, благородство. Ты был умен, Иларий, ты был более воспитан, чем дети богачей, вот поэтому ты сейчас здесь и со мной, а не там, в какой-нибудь лачуге.
Только через три дня мы въехали в город, встретивший нас гулом и шумом. Я из газет примерно представлял, как выглядит он, но все же был изумлен высокими каменными зданиями в несколько этажей, огромными окнами, нависающими балконами, обвитыми зелеными растениями, и нелепыми страшными головами то ли людей, то ли зверей, пугающе выглядывающих из разных стен зданий.
– Архитектура… – многозначно протянул Милон, – в наших Холмах такое не увидишь.
Неожиданно я вскрикнул и потянул Милона к моему окну.
– Смотрите! Вот он тот самый автомобиль!
– Ай-яй-яй, – восторженно поцокал он. – Хорош, ох хорош! Небось, хозяин фабрики какой-нибудь поехал. Ну, Иларка, когда-нибудь и мы с тобой такой купим. Милон не Милон будет, если не купит! Вот хорошо справим дела и раскрутимся, тогда и посмотрим. А, ну как? Хочешь на таком поездить? – он игриво толкнул меня в бок и захохотал: – Будем мы с тобой ничем не хуже господ! Вот посмотришь!
Ян притормозил у обочины широкой каменной мостовой: нужно было посовещаться и узнать, куда дальше править. А пока было время, я отпросился у Милона зайти в расположенную сбоку от нас загадочную «Булочную», которая манила своей вывеской с изображением аппетитно нарисованного кренделя.
Я открыл дверь и «Булочная» встретила меня ароматным запахом и улыбкой милой девушки в белом чепце.
– Вам что-нибудь предложить? – спросила она, когда я долго и с интересом осматривал корзинки с выпечкой.
– Да, я хотел что-нибудь у вас купить, – я улыбался во весь рот: впервые в жизни я буду покупать что-то не базаре в Низкогорье, а в настоящей городской «Булочной».
– Выбирайте, что вы хотите.
– Можно все, что я здесь вижу выбрать?
Она улыбнулась.
– Да, вы можете выбрать любую продукцию, которую видите. Может, вы хотите, что-то определенное? Вот эти с маком, эти с изюмом, те с курагой, там сырные лепешки, эти…
– Мне сырные лепешки! – выпалил я.
– Хорошо, сколько вам?
– Три… нет, четыре… семь, давайте десять! Я очень люблю сырные лепешки. Знаете, мне мама в детстве часто их готовила. Они были с таким нежным, сливочным вкусом, ммм… будто во рту таяли, а все потому, что у нас были овцы и молоко. Я сам пас овец, а потом мама заболела и в последний раз она приготовила их ужасными, они были с плесенью, но папа их ел все равно. А потом они все умерли…
– Эмм… это хорошо, точнее, печально… с вас тридцать монет, – буркнула девушка, с подозрением посматривая на меня.
