– Ах да, сейчас, – я полез в карман, нашел крупную купюру, мелочи у меня не нашлось, и отдал девушке. – Сдачу оставьте себе, – поспешил я сказать, – я все равно больше никуда деньги не трачу.
Девушка снова лучезарно улыбнулась, как и в первый раз, и я довольный, прижимая к груди пакет с лепешками, вышел на улицу.
Когда Милон спросил меня, сколько стоят лепешки, он осерчал, заорав, что это грабеж, но когда я обмолвился, что не взял сдачу, он просто рассвирепел.
–Ты, дурень! Я какого лешего тебя бухгалтерии учу? Вот только стоило похвалить, как сразу отупел. Кто так делает? Деньгами нельзя разбрасываться, иначе всю жизнь в нищете проживешь! Девка хоть смазливая была? А то и понятно, расцвел лопух как в середине мая! А ну, пойдем, я тебя сейчас жизни учить буду. Выкатывайся!
Милон вытолкал меня из кареты и, как бык на парах, потащил в булочную.
– Милая девушка, вы видите этого олуха? – не церемонясь, прошипел он. – Он только что из деревни прибыл, одурел от городского воздуха, совсем мозги потерял, пока по колдобинам добирались. Будьте добры отдать этому деревенскому простофиле сдачу с лепешек.
Девушка побледнела, молча, отсчитала сдачу, и мы, красные – Милон от гнева, а я от стыда, вышли на улицу.
5
Мы прибыли, остановившись возле одного двухэтажного большого дома из белого камня, с колоннами, аккуратными балкончиками, огороженными плетенной металлической оградой, и широкой парадной лестницей. Пока мы добрались до места назначения, которое оказалось пригородной усадьбой, пришлось проехать вдоль всего города, и мы уже порядком были уставшими, измотанными и несколько голодными: по пути Милон решил не останавливаться для завтрака, решив, что незачем попусту тратить время, так как хозяева наверняка нас и так заждались. Надежда на лепешки тоже не оправдалась: в них оказалось совсем мало сыра, да и тесто было невкусное.
Милон пыхтя, вылез из коляски, надел шляпу, поправил пиджак, прокашлялся и неуверенным шагом поднялся по ступенькам, ведущим к высокой деревянной двери. Он нажал на кнопку дверного звонка и стал ждать. Дверь нескоро распахнулась, и недоверчивая служанка несколько раз переспросила, кто мы будем.
«Похоже, нас тут не особо и ждут», – подумал я, когда увидел, как Милон неуютно сжался в своем тесном пиджаке. Но из дверей быстро выглянул тонкий и статный мужчина, и Милон снова распрямился от того, как тот горячо начал приветствовать его.
Все это время я учтиво стоял возле кареты и подошел представиться только тогда, когда Милон подал мне знак. Статным мужчиной оказался сам хозяин дома – Эрнест Корвас. Он был очень моложавого вида, с пышной кудрявой шевелюрой, гладкими и невероятно подвижными чертами лица. Окинув меня оценивающим взглядом, будто собираясь купить лошадь для скачек, он дружески похлопал меня по плечу, словно удовлетворившись увиденным.
Нам показали наши комнаты, и когда я уже привел себя в порядок, причесался и надел костюм, услужливо выглаженный служанкой, в комнату зашел, не стучась, Милон.
– Как заморская, диковинная птица! – всплеснул он руками, увидев меня. – Превосходно выглядишь, то, что надо! – он сложил щепоткой кисть и, поднеся ее к губам, смачно причмокнул.
– Дядя Милон, я, как и обещал, не задавал никаких вопросов раньше времени, но а сейчас, может, уже расскажите, зачем мы сюда приехали? – спросил я.
– А что же не рассказать, – он довольно усмехнулся, – расскажу. Мы приехали, чтобы ты познакомился с чудесной девушкой, своей будущей женой. Все уже решено, так что осталось только дело за тобой. Ты ее очаруешь, без сомнения!
– Подождите, о какой жене идет речь? – воскликнул я. – Разве для этого не нужно спрашивать согласия, моего или девушки? Что, если мы не понравимся друг другу?
– А какое это имеет значение? – фыркнул он. – Ты молод, красив, умен, и она – молода, красива, умна. Чего еще нужно? Ты испугался, что я тебе старуху с бородавочным носом отыскал? Не переживай, я долго искал подходящую партию, самую лучшую нашел! – он явно ожидал, что я его похвалю за старания.
– Скажите, а зачем нужно именно было ее искать? Разве сейчас стоит надобность в моей женитьбе?
– Сейчас не стоит, а в ноябре уже будет стоять.
– В ноябре? – возмутился я. – А моего согласия вы, дорогой дядя, не хотите ли спросить? Мы что, живем в Средневековье? По улицам уже автомобили ездят, а вы говорите о насильной женитьбе! У меня вообще-то есть свои чувства и предпочтения. И я обещал Сойке…
– Слушай меня! – Милон неожиданно схватил меня за ухо и, потянув мою голову к себе, зашипел: – Ты сейчас спустишься вниз и познакомишься с прекрасной девушкой, ради которой мы сюда и приехали. Ты будешь улыбаться, будешь добрым и милым, потому что этого хочу я. И ты все будешь делать так, как хочу я, а не ты. Понял? Я слишком много в тебя вложил сил и денег, чтобы ты брыкался как овца. Ты находишься в моем стаде, и я твой пастух. А насчет Сойки, за нее не беспокойся, я вмиг найду ей жениха, и она улетит с ним далеко-далеко, чтобы и духу ее не было возле тебя. Кивни, если понял. Так вот лучше. Если бы ты знал, сколько я сил потратил, чтобы устроить тебе богатую и сытую жизнь, ты придержал бы свой язык, – он отпустил мое ухо, оправился и предупредил: – И не смей меня позорить. Сейчас ты интеллигентный, образованный, начитанный и обеспеченный юноша, мой племянник. Если я увижу или услышу, что ты болтаешь какую-нибудь чушь, рассказывая о своих овцах, трудном детстве или о том, как с цыганами шлялся, тебе не поздоровится. Понял? А теперь застегни пуговицу, сооруди улыбку и выходи.
Ситуация была крайне плохой для меня. Я был заложником Милона, не смевшим противопоставить ему ни слова. Собрав мысли, я решил, что буду действовать по мере развития событий. Спустя пару минут я спустился в большой просторный зал, с высокими широкими окнами и громоздким каменным камином, над которым висели портреты людей. Посреди зала стоял белоснежный столик на низких ножках, а вокруг него – мягкие кресла, стулья и диван, обитый светлой тканью с золотыми и голубыми цветами. Возле окна, занавешенного прозрачной гардиной, стоял еще более прихорошенный Эрнест в сильно облегающем светлом пиджаке и живо о чем-то беседовал с Милоном. Я сел на кресло, и скоро в дверях показались две женщины с серьезными и строгими лицами. Одна из них была еще молодой, стройной, с каштановыми волосами заколотыми гребнем на макушке, одетая в синее платье, застегнутое на мелкие золотые пуговицы до самой шеи. Вторая была старше и чуть крупнее, одетая в темно-зеленое блестящее платье с открытой горловиной и рюшами, и с такой же прической, как и у первой женщины.
Я быстро встал и поклонился. Женщины, не скрывая любопытства, посмотрели на меня, кивнули в знак приветствия, переглянулись, будто чего-то выжидали, и потом, шелестя платьями, присели на диван. Я смутился, вспомнив, что по этикету я вроде как должен был поцеловать их руки, но время было упущено, и я нерешительно остался стоять, ожидая, когда они заговорят.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо сказала молодая женщина. – Меня зовут Катрина, я мама Ланы, а это, – она показала на женщину рядом с ней, – бабушка Ланы, Аида Альбертовна. Пока мы ждем дочку, расскажите нам, молодой человек, чем вы занимаетесь, там, в своей деревне? – ее вопрос прозвучал с легким, но достаточно заметным уколом.
