Какое-то время я пребывал в оцепенении.
– Иларий, что с тобой? Ты плачешь? – спросила Лана, трогая меня за руку.
– А? Плачу? – я коснулся онемевшей щеки, и она была мокрая: по моим щекам стекали слезы. – Ерунда, что-то взгрустнулось… Он ушел?
– Кто ушел?
– Дядюшка Кир.
– Дядюшка Кир? О чем ты говоришь? – она непонимающе посмотрела на меня.
– Ваш родственник, дядюшка Кир, он только что сидел рядом с тобой.
Лана посмотрела на пустой стул, потом на брата.
– Герман здесь рядом с нами кто-то сидел?
Он отрицательно покачал головой.
– Что? Ты же видел его? – воскликнул я.
– Нет, я никого не видел, – он вспыхнул и спешно вышел из столовой.
– Да, что с тобой, Иларий? Ты бредишь? Ты такой странный! – возмутилась Лана.
– Да, наверное, я странный, – внезапно на меня обрушилось вселенское безразличие. Все вокруг стало бессмысленным и глупым. – Мне нужно выйти, я страшно хочу есть.
– Это видно, – хмыкнула она и, сообщив всем, что мы хотим покинуть обед, чтобы побеседовать наедине, легонько подхватила меня под локоть, и мы вышли из столовой.
7
По пути на кухню мы увидели Германа, выходящего из комнаты. Он тоже нас заметил и попытался скрыться, но я окрикнул его:
– Герман, подожди! Мне нужно с тобой поговорить, это серьезно!
Несмотря на обманчиво взрослый внешний вид, он оказался еще совсем ребенком: заупрямился и заладил, что не хочет со мной разговаривать.
– Мне все равно, хочешь ты разговаривать или нет! – выкрикнул я, разозлившись и вплотную приблизившись к нему, чтобы Лана не могла слышать, тихо предупредил: – Я могу вообще не вмешиваться во все это, но тогда тебе придется отвечать за всю свою семью. А если ты сейчас же не прекратишь вести себя, как упрямый осел, то, поверь мне, этой ночью случится страшное. И ты знаешь, о ком я говорю. Если ты не хочешь беды, то тебе лучше поговорить со мной.
Герман ошалело посмотрел на меня и робко кивнул.
– Лана тоже должна будет слышать наш разговор, – сказал я. – Только сначала я хочу поесть, иначе умру от голода.
На кухне мы оказались одни. Лана довольно потерла руки и, подняв крышку сковороды, стоявшей на столе, заглянула внутрь:
– Ммм… тушеная крольчатина. Если бы маменька узнала, что я совсем не придерживаюсь диеты, которую она прописала мне, она упала бы в обморок, а то, как же, кому я нужна буду бедной и толстой? – она взяла руками один кусочек мяса и, облизывая пальцы, с наслаждением съела его. – Ну что смотрите, давайте приступайте, – она уступила место и начала заглядывать в другие кастрюли и сковородки. – Так, тут овощи, тут у нас салат… О, вот, что мне нужно! Рулетики с сыром, обожаю их…
На некоторое время мы все затихли. Я набросился на мясо так, будто уже много лет не ел. Мясо было восхитительным, нежным, мягким и сочным, сдобренным ароматными приправами.
– Так о чем ты хотел со мной поговорить? – вдруг Герман сам задал вопрос, с каким-то испугом поглядывая на меня.
– А, поговорить… – промямлил я, прожевывая кусок. – Да, надо бы поговорить. Для начала не хочешь признаться, что ты слышал мой разговор с ним?
Герман смутился, наклонил голову, спрятав глаза, и носком туфли начал ковырять паркет.
– Да, я слышал, – наконец признался он.
– О, я так рад, что ты слышал, – внезапно на меня нашло смешливое настроение. – Это облегчает дело… Лана, рулетиками со мной не поделишься?
Лана захихикала и, взяв блюдо, жеманничая, поднесла ко мне, сделав реверанс.
– Как прикажите, сударь.
– Сударыня, вы так любезны! – воскликнул я, театрально расшаркиваясь перед ней. – Дивные рулетики от прекрасной девы, самой красивой и необычайно умной!
– Я обязательно передам ваше восхищение моей кухарке! – она еще сильнее захихикала.
– Передайте ей еще мой горячий поцелуй! – я попытался притянуть ее, чтобы поцеловать в щеку, но она ловко увернулась и захохотала:
– Нет-нет, что вы! Такие горячие поцелуи вы должны непременно сами передать ей!
– Боже, вы отвратительны, – фыркнул Герман, с отвращением наблюдая за нашими чудачествами.
Лана захотела покривляться над братом, но зацепилась блюдом за занавеску, и оно, соскользнув с ее руки, грохнулось на пол: все рулеты шмякнулись, выпотрошив свою начинку. Нас поразил приступ хохота.
– Какой чудный день! – воскликнула она, когда мы, наконец, успокоились. – Иларий, я заранее тебя так ненавидела, а ты оказался таким замечательным! Как хорошо, что все так случилось.
– Подожди, нас еще ждет проблема, большая проблема, – нервно ответил я, продолжив закидывать в рот еду.
– Что за проблема?
– Герман должен все рассказать. Он же теперь силач, пусть докажет свою силу: объяснит откуда она у него взялась. Ведь это непросто признаться, да, Герман?
– О чем ты говоришь? – Лана вскинула брови и с непониманием смотрела то на меня, то на брата.
– О том, что у Германа в рукаве прячется очень увлекательная история, которой он не спешит делиться.
– Нет, все не так! – выкрикнул он, и его лицо скривилось, как у ребенка. – Я хотел все рассказать, да только кто мне поверил бы? Думаешь, я не пытался? Лана, – обратился он к сестре, – помнишь, я прошлом году начал рассказывать тебе про старика, поселившегося у нас в доме? Что ты мне сказала?
– Помню, я сказала, что у тебя отличная фантазия, – озадаченно ответила она.
– Вот видишь? Я пытался, но моя сестра даже не захотела мне поверить!
Пока брат с сестрой препирались, я поедал кусок мяса за куском, по-прежнему испытывая невыносимый голод, который был сродни чувству, что я вот-вот должен был умереть, и от того, сколько я впихну в себя еды, зависело, буду я жить или нет. А может, отрывая зубами мясо, ощущая его вкус и глотая, я пытался осознать, что я еще живой, а не умер в пятнадцать лет, забитый собственным отцом, что я не призрак, и вся эта жизнь мне не снится.
«Что если это все там, в загробной жизни? – думал я. – Что если старик – всего лишь орудие, вырывающее меня из забвения и дающее понять, что реальной жизни нет. Что если я умер, когда заболел в холодном доме Бахмена? Тогда я тоже считал, что все, что происходило со мной, было реальностью. Что если мое тело уже давно погребено, а моя душа ходит по земле неприкаянной, страдающей, что так и не заполучила той жизни, которой хотела? Но разве я мог бы тогда ощущать вкус этой еды…, может, он мне кажется?».
– Иларий, остановись! – Лана перехватила мою руку, тянущуюся за очередным куском мяса. – Ты ешь как сумасшедший. Тебе будет плохо. Посмотри на себя, ты весь перепачкался в соусе.
