– Что-то еще?
– Нет, то есть да… да, я хотела… – она густо покраснела и слилась с цветом своей кофты. – Я… я тут, подумала, – нервничая, она схватила кусок бумаги у меня со стола и начала его сжимать, комкать и надрывать, – я подумала… тут кино. Новое кино, видели афиши?
– Нет, не видел.
– А ну да, вы же мало выходите на улицу, – она попробовала засмеяться, но, увидев мое каменное лицо, которое не подавало признаков для обоюдной шутки, стушевалась и усиленно начала мять и потрошить бумагу, отчего на пол скоро посыпались первые кусочки. – Так кино… говорят, интересное. И я тут подумала, что можно было бы сходить на него…
– Так, сходите.
– Да, но вместе с вами, – она замерла, и ее огромные карие глаза с испугом смотрели на меня, ожидая, что я закричу или вышвырну ее из кабинета. – О, боже, – она всплеснула руками и снова захихикала, – что я такое говорю. Я пойду… много работы.
– Дина, подожди. Когда кино?
– В пятницу, – выдохнула она.
– Хорошо, пойдем тогда в пятницу.
– Вы хотите сказать, пойдете сами?
– Нет, я хочу сказать, что я пойду с тобой. Ты же этого хотела?
– Да-да, я этого хотела. О, это так замечательно! – воскликнула она, наконец-то в клочья разорвав злосчастную бумажку.
– Я тоже рад. И спасибо за приглашение, только можно попросить тебя об одном одолжении?
– Конечно! – она захлопала воздушными черными ресницами.
– Пусть все это останется тайной для остальных? Кому нужны все эти сплетни и всякие домыслы. Хорошо?
– Конечно, конечно, как скажите. Вы же знаете, я умею хранить тайны, – она сложила белые пухлые руки на груди, склонила голову, показывая всем видом, что ни за что не проболтается, и вылетала из кабинета, как из пушки.
О да, я знал, как Дина Сало может хранить секреты. Когда я вышел в обед из кабинета, вся редакция шушукалась и с интересом поглядывала на меня. Хилый, Замейко и Бородач собрались кучкой возле окна и весело обсуждали, какие дети получатся у меня с Диной, и, судя по их смеху, дети получались чертовски забавными.
– И у них в зубах торчало бы по чесноку, а нет, стойте-стойте, вместо зубов у них зубчики чеснока, а из задницы уже при рождении торчит сигарета. И ребенок такой, пых-пых, ну что у нас сегодня на обед? Снова чесночное молоко и сало? Вы что, не можете мне дать перцу? Люди хотят ядреного перцу, как у Карич! Воткните мне в задницу еще папиросу, а то она закончилась!
– Доктор принимает роды, а она: «О, доктор, откуда валит дым?». «У вас, женщина, из того самого места!». «Ах да, я забыла, это мой муж накурил мне, у него вместо «этого» торчит сигарета». А доктор такой: «Да и не только муж накурил, отсюда еще и чесноком прет!».
– Черт, я сейчас лопну от смеха!
Я подошел к ним незаметно и из-за спины толстого Замейко любезно спросил:
– Ну, что там насчет папиросы в заднице? Если к вечеру не сдадите материал, то сами покурите ею. Договорились? С меня сигареты.
После обеда, посмотрев в зеркало, я увидел лицо, которое очень метко описал Марк – старая подошва башмака, ни больше и ни меньше. Нужно было проветриться. Я надел фуражку, пальто, накинул шарф и вышел на улицу, которая вся была устелена мелкими колючими снежинками, хотя был только конец октября.
Мимо меня, склонившись, закрываясь от порыва ветра, прошла девушка в черной маленькой шляпке и сером пальто, которое было ей велико и выглядело поношенным. Она была похожа на маленькую птицу, забывшую улететь осенью на юг, и теперь ей приходилось прятаться в огромном несуразном шалаше, чтобы не замерзнуть. Она шла, закрывая голую шею от летящих навстречу снежинок воротником пальто, придерживая его рукой в тонкой перчатке. «Наверно, ей холодно», – отчего-то подумал я и обернулся, посмотрев ей вслед. Она заходила в здание, где располагалась редакция.
Еще немного подышав свежим воздухом и понаблюдав за спешащими людьми, я решил сходить на соседнюю улицу, где прятался небольшой крикливый базар. Там продавалось все, что можно было только пожелать, от свежих фруктов и овощей до хламья и древних вещей, которые могли понадобиться только сумасшедшему. Я купил у одной крупной, похожей на медведя, торговки пару яблок и мандарин и пошел по укутанному снегом маленькому переулку, выходящему на большой проспект.
Вокруг была жизнь. Я, не скрывая интереса, засматривался на прохожих: мне так интересно вдруг стало какие у них лица и о чем они думают. Марк был прав, повсюду была жизнь, а я существовал в своем бумажно-книжном мире, как случайно проползавшее насекомое, которое раздавили, когда захлопывали книгу, и теперь оно осталось там навсегда в виде засохшего отпечатка и тонкой высушенной хрустящей оболочки.
Проходя мимо большого деревянного стенда, обклеенного множеством различных объявлений, обрывков старых бумажек, газет, афиш и плакатов, мое зрение зацепилось за какие-то буквы, которые, как свет маяка, вырвали меня из пучины размышлений. Я воротился к стенду и замер – большими красными буквами на одном из плакатов было напечатано: «ЦИРК», посредине был нарисован могучий мужчина в красно-белых полосатых штанах и жилетке, который с ловкостью кидал в воздух огромные гири, а внизу курсивом гласило: «Впервые в нашем городе представление невероятного силача Джонни!».
– Силач Джонни! – воскликнул я от радости, и женщина с девочкой, стоявшие рядом и также рассматривавшие стенд, испуганно отодвинулись от меня. – Вы понимаете, это силач Джонни! Это мой друг, он выступает в цирке! – пояснил я им, и женщина с девочкой, опасливо оглядываясь, поспешили уйти.
Я, припрыгивая от радости, побежал к киоску, где продавали билеты.
– Билет в цирк, пожалуйста, – сказал я, улыбаясь во весь рот, и протянул в окошко деньги. Женщина, закутанная в пуховые платки, грозно и недоверчиво посмотрела на мое счастливое лицо, будто я был похож на голодранца, намеревавшегося ее обокрасть.
– Один? – громогласно спросила она и еще более грозно посмотрела, я бы сказал даже угрожающе.
– Да один.
– И что же ты один пойдешь?
– Да, один пойду, – неуверенно ответил я и втянул шею.
– И почему один?
– Потому что я один и, следовательно, мне нужен один билет, – я уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Почему ты один? – женщина никак не собиралась отдавать мне билет.
– Простите, дайте мне уже билет и я пойду. Это какой-то нелепый разговор.
– Не дам тебе билет, – громыхнула она, и я, ошеломленный, уставился на нее, а тетка нагло продолжила взирать на меня.
– Тогда отдайте деньги и я пойду.
– Не отдам. Или покупаешь два билета или уходишь.
Я чуть не подавился слюной.
– Извините, это уже переходит все границы. Дайте мне билет или верните мне деньги, а то я…
