— Это личные вопросы, Кэй-сан! — перебивает его ведущая: — как не стыдно! Конечно же Кимико так много мужчин у себя на работе … пробовала, что ей сейчас не охота. Кента-кун — всего лишь человек, а для Кимико-тян после «Изнасилования в Сибуе сотней мужчин» — нужен отбойный молоток. И бригада рабочих.
— Это не так, Кика-сан — спокойно говорит Кимико. Она села на свое место, так и не сделав попытки прикрыться или снова накинуть платье: — девушки из индустрии ничем не отличаются от остальных. Некоторые говорят, что у нас повышенное либидо, но это естественно для такой отрасли.
Молодец, думаю я, держится. Понятно, что студия нашла способ ткнуть ее в грязь с улыбкой на лице и сейчас нельзя срываться и показывать, что они сделали ей больно. Все, что она может сделать сейчас — это улыбаться в ответ. И быть корректной и благожелательной. Улыбаемся и машем.
— Да она шлюха! — раздается радостный выкрик с места. Я вздыхаю. Нобуо, дружище, тот кто живет в стеклянном доме не должен кидаться камнями в соседей.
— Помолчи пожалуйста! — не выдерживает Эйка: — твоего мнения не спросили!
— А я говорил, что у вас на шоу всех подряд пускают! Посмотрите на нее — бесстыжая шлюха! — выкрикивает Нобуо, даже привстав с места. Не понимаю чувака — тут с нами девушка сидит почти голая — радоваться надо. Вот была бы Кимико старая и жирная, и уродливая с бородавками по всему телу и вонючим дыханием изо рта — были бы понятны эмоции, однако даже в этом случае оставалась бы простая вежливость. А тут — сплошная красота и эстетика и даже девушки смотрят на нее с легкой завистью к ее скульптурным формам. Это словно в Лувре побывать, мировой музей женственности, мать ее, а ты тут истерику устроил. Не понимаю.
— Дать тебе волю, ты бы ее камнями закидал. — цедит сквозь зубы Юрико: — каждый зарабатывает как может. Что ты можешь знать… — она встает, делает несколько шагов вперед и кладет свою руку на голое плечо Кимико. Та вздрагивает от неожиданности.
— Мы поддерживаем тебя. — говорит Юрико: — никто не должен быть осужден на основании прежней работы или связей. Сейчас ты другая.
— Это не так, Юрико-тян — грустно качает головой Кимико: — я была и остаюсь такой. У меня контракт, и я не собираюсь его нарушать. Потому лучше тебе отойти от меня.
— Извини. Я неправильно сказала — поправляется Юрико: — я хочу сказать — плевать мне на их мнение. Ты — классная. И … мне твои фото даже понравились. Ты смелая.
— Ну… это не смелость. Это скорее необходимость — пожимает плечами Кимико: — спасибо, Юрико-тян.
— Мне тоже очень понравились фотографии — подаю голос я: — я в восхищении! Требую автограф и отныне являюсь поклонником твоего таланта!
— Что и следовало ожидать от тебя — ворчит Сора: — не удивляюсь ни капельки.
— Все! — машет рукой Шика: — мы вышли из эфира! Всем спасибо, хорошая работа!
— Что? — Юрико хлопает глазами: — ах, да, мы же в эфире были. А голосование как же?
— Голосование в записи дадут — поясняет Шика: — можете чуток отдохнуть, а потом сразу снимем. Кимико-тян, оденьтесь пожалуйста. Кэйтаро-сан, Кика-сан — спасибо за отличную работу.
— Ммхм — выдает Кэйтаро, который сразу после выключения камеры — превратился в унылого, обрюзгшего пожилого пенсионера, и куда японский Ален Делон подевался? Из него будто стержень вынули — он сразу осунулся и с лица спал. Они с девушкой вдвоем — поспешно покидают помещение, даже не попрощавшись. Торопятся куда-то. Как же — ведущие. Соль земли. Это мы тут все голоногие, которых на драму и трагедию разводят. Расходный материал. Завтра нас не будет, и никто и не вспомнит. Такие дела.
— Помоги молнию застегнуть — поворачивается ко мне Кимико, откинув волосы в сторону: — неудобно тут сбоку и наверх тянуть.
— Конечно. — тяну металлический язычок вверх и розовая ткань смыкается, закрывая ее загорелую плоть. Тут главное не прищемить ей ничего — на голое тело же. Застегиваю, делаю шаг назад и любуюсь результатом. Кукла Барби снова в упаковке. Youcanbrushmyhair, undressmeeverywhere… целлулоид и пластик упаковки, упругая, загорелая плоть — прямо под ней. Кому из парней не охота поиграть в такие куклы? Дочки-матери? Нет, положительно, этот поезд в огне и спасать мой моральный облик уже поздновато как-то. Он у меня давно поистаскался до степени отсутствия как такового. Ну и правильно, на черта он мне нужен?
— А я говорил тебе, что являюсь твоим поклонником? — говорю я, превращая разговор в обыденность. На самом деле, скрытый посыл такого вот разговора «я все еще считаю тебя человеком и хочу с тобой общаться. Ничего не изменилось». Ну и юмор. Юмор всегда спасает. Если человеку оторвало ноги — начни с легкой шуточки про то, что теперь он сможет красть обувь, выставленную для демонстрации в обувных магазинах. Да, я — душа компании.
— Приятно слышать. — она смеривает меня взглядом с головы до ног: — надеюсь ты понимаешь, что между нами ничего не может быть? Я бы на самом деле может и не против, но у меня соглашение с агенством… и они там отдельный пункт прописали.
— Пфф… — машу рукой я: — я просто выразил свое восхищение твоими талантами и не более. А что касается соглашений… так дай их мне почитать, уверен, что мы найдем что сделать. Такие вот соглашения в теле договора — являются незаконными. Потому что нарушают твои права как человека и гражданина. Каждый имеет право заниматься любовью по своему усмотрению. С кем угодно и когда угодно. Liberte, Egalite, Fraternite!
— Хватит к Кимико приставать! — толкает меня в бок Сора: — она смущается. Кимико, у нас немного мяса есть, хорошего. Если хочешь — давай с нами посидим после голосования. Я готовить умею. И … у меня бутылочка сакэ припрятана.
Глава 26
— Тут вся соль в отсутствии соли — выдает каламбур Сора, переворачивая очередную полоску мяса: — было бы у меня настоящее американский гриль я бы вам показала, что значит мясо жарить. Я бы такое вот мясо на два пшика вам сделала…
— Два пшика? — спрашиваю я, наблюдая за ее действиями. Мы сидим на тесной кухоньке проекта и пусть с местом тут проблемы, потому что здесь почти все — но зато спокойно и тихо и никто никого не осуждает. Голосование прошло странновато — как и договаривались, все проголосовали за исключение Мико из проекта, но голосование зрительских симпатий «спасло» ее от исключения. Правила, что нужно прямо обязательно кого-то исключить или провести повторное голосование здесь не было и «спасенный» — подлежал помилованию, совсем как пират, при повешении которого лопнула веревка «вешать дважды король не велит». Все уже и без того были вымотаны длинным днем, каждый приложил максимум усилий отрабатывая свой номер, а в конце еще и это морально утомительное прилюдное уничтожение практически каждого — при этом с легкой издевкой, с улыбочкой такой — это все довело участников до полного нервного истощения.
И сейчас на кухне проекта сидели несколько человек с «взглядом на две тысячи ярдов» — такой бывает у солдат на войне после сокрушительных потерь, даже если смерть или ранение миновало их, но они видели, как умирают их товарищи, как легко прерывается человеческая жизнь и шквальный огонь перерабатывает в фарш личность и индивида за доли секунды. Такие вот ребята сидят, опираясь усталыми спинами на остывающую броню и на лицах у них только прострация и пустота. Они не думают, не рефлексируют, не переживают произошедшее, они просто живут. Дышат и смотрят. Ужас происходящего еще не дошел до них, они просто не в состоянии его понять, пережить, осмыслить. Осмысление придет позже — когда они будут вскакивать ночью от раскатов летнего грома и судорожно искать рукой ложе автомата и только через некоторое время понимая, что война давно кончилась и на него с взволнованным лицом смотрит молодая жена, а дети давно уснули в своих кроватках… и они будут сидеть на кухне допоздна над полной пепельницей и пустым стаканом и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Но все это потом. А сейчас … сейчас та самая пауза, когда все сидят, опираясь спиной на остывающую броню и по кругу идет чья-то фляжка с чем-то обжигающим глотку и перехватывающим дыхание… и чья-нибудь соленая шуточка самого черного юмора — помогает хоть немного отвлечься и может даже найти силы, чтобы приподнять уголки рта…
