— Хорошо — кивает Наоми: — конечно я понимаю… Кента-сенсей.
— А? — я немного задумался и сперва не сразу понял, о чем это она. А потом как понял! Титул «сенсей» тут не хухры-мухры, это прямо-таки титул. Сенсей — уважаемый человек. Сказав — «Кента-сенсей» Наоми все карты мне спутала, у меня сейчас совсем нет оснований отказать ей. Не знаю, что у нее в голове, и почему я неверно спрогнозировал ее поведение, но теперь либо придется с ней реально заниматься… чего опять-таки очень охота избежать… либо она откажется сама.
— Наоми-тян — строго смотрю на нее я: — такое обучение не для всех. Теория — это всего лишь теория. Никто не может обучиться чему-либо без проверки теории на практике. Насколько ты готова к такому?
— Что?! Я к т-такому не готова… — мотает головой Наоми, конечно, понапридумывав себе всякое разное, хотел бы я на картинки в ее голове в этот момент посмотреть, уж больно у нее уши опять загорелись.
— Увы — развожу руками я, внутренне торжествуя. Раунд за умным Кентой, хитрым Кентой, Кентой — знатоком женской психологии: — увы, но такие знания не для всех. Обывателям не понять, но эти знания могут разрушить твою картину мира, так что лучше тебе и не пытаться познать запретные знания! — тут я конечно, дал газу, но уж не смог удержаться.
— Но мы же можем попробовать до тех пор, пока… пока это не станет совсем неприемлемым? — спрашивает Наоми.
— Хм — эта мелкая продолжает настаивать на своем! Хорошо, думаю я, тут все просто — вот сейчас сразу же надо потребовать это самое неприемлемое… так, чтобы потом с ней не поссориться окончательно, но и такое, чтобы для нее, старосты класса было точно невыполнимым. Посередке пройтись, так сказать. Ладно, придется немного объяснить, чтобы у нее не возникло мысли, что я от нее отделаться хочу… надо интегрировать неприемлемую просьбу, обосновать ее необходимость. Ага, есть мысль!
— Хорошо — говорю я: — хорошо. Давай тогда начнем с азов. Ты как староста класса и отличница — прекрасно знаешь о том, что человеческим поведением управляют гормоны. Все эти эндорфины, дофамины, кортизол, адреналин и так далее. Так вот, эндорфины — а их часто называют гормонами счастья — часто выделяются в ответ на боль или стресс. У некоторых людей вырабатывается условный рефлекс — боль — эндорфин. Так, например, все эти связывания и порки — где-то основаны на контрасте, когда причиняется боль, выделяются эндорфины, потом перестают причинять боль, выделяется дофамин. Это, конечно очень и очень упрощенная схема, на самом деле все намного сложнее и зависит от мозга, от предыдущего опыта и выстраивания нейронных связей в мозгу, но первая приблизительная связи боли и удовольствия — вот такая. Однако для человека, как для социального существа физическая боль уступает по степени важности боли моральной. Социальному страху. Для человека важнее положение в коллективе, его социальный статус. Постоянное напряжение в удержании своего социального статуса приводит к депрессиям и эмоциональным выгораниям. Так, например директора фирм, начальники, генералы в армии — на своей основной работе слишком властные, отдают приказы и не терпят неповиновения. И часто такие люди в интимной сфере хотят реализовать как раз полную зависимость от партнера, стать рабами, получить даже не физическую боль а унижения. Стать вещью. Перестать принимать решения. — я смотрю на все еще красную Наоми. Прекрасно, процесс идет.
— Равно и наоборот. Люди, которых гоняют на работе — какие-нибудь мелкие клерки или работяги — после работы напиваются и идут гонять свою жену и детей, потому что на работе их все тыркают. Для них в интимной жизни часто востребована роль Хозяина. Мастера над рабами. И это тоже крайне примитивная схема, на самом деле все гораздо сложнее но для начала, для примерного понимания пойдет. Видишь ли, все это, весь этот секс — это глубоко индивидуальная вещь и находится не на гениталиях, а в голове. Потому одна вещь, если ты просишь меня прочитать тебе лекцию — так ты просто книгу возьми и почитай. А если исследовать эту тему для тебя индивидуально, глубоко — то мы можем погрузиться в самые интимные глубины твоей души… туда, кого ты никого не пускаешь. Я думаю, что ты уже к такому не готова, извини, Наоми-тян.
— Не смей меня недооценивать, Кента-кун! — староста упирает руки в бедра и смотрит на меня с вызовом: — я всегда побеждала в соревнованиях и тестах.
— Охо-хо — вздыхаю я: — это как раз противоположное. Как раз тут-то надо смириться и … ай, ладно. Практический урок, он же тест. Если не потянешь — разбегаемся и этого разговора не было и без обид, хорошо?
— Да. Конечно. — кивает Наоми, она настроена решительно.
— Хорошо. — все, ловушка готова, жертва сама себя сюда завела. Сейчас я дам ей задание «приведи-ка мне оленя, чтобы золотом рога» а «тех оленей, ты не ври — нет ни в Туле, ни в Твери… что в Твери, в самом Багдаде их от силы штуки три». Наоми откажется участвовать, мы спокойно разойдемся, вопрос будет исчерпан и на меня она злиться не будет. Сама же отказалась. Быстро окидываю взглядом помещение. Медпункт у нас простой — большое помещение, у стены четыре пустые кровати, с белыми ширмами, которые могут задергиваться, скрывая лежащего на них. У другой стены — стол, за которым обычно сидит Мидори-сан, два шкафа с оборудованием и медикаментами, тумбочка, два стула и кресло Мидори-сан. На столе — журналы, стетоскоп и всякая канцелярская мелочь. Я шарю рукой в открытой коробке с мелочью и нахожу два канцелярских зажима. То, что надо.
— На, возьми — протягиваю я ей. Она берет у меня два канцелярских зажима и внимательно их рассматривает. Поднимает на меня вопросительный взгляд.
— Сейчас зайди за одну из ширм и прицепи эти штуковины себе на соски — говорю я самым расслабленным тоном, который только могу себе позволить. Подобное требование без предыстории звучало бы как произвол, а с обоснованием — вполне себе. Однако и выполнить его Наоми не сможет, а значит наконец оставит меня в покое. Так что… как там говорила монашка, после того, как ее в переулки изнасиловала рота солдат — и вдосталь и без греха.
— Что?! — глаза у Наоми заметно округляются и я торжествую. Ага, получай, фашист гранату! Думали опять на Кенту лишние социальные обязательства повесить? Фиг вам. Я еще подработку себе найду, у меня спортзал больше половины карманных денег съедает, мне деньги нужны, у меня потребности, я молодой организм. Мне нужны перчатки, ладно бинты я купил, они копейки стоят, но перчатки желательно свои, а они дорогие, вот поставит меня сестренка на счетчик и полгода не смогу на перчатки накопить. Так что из школьного клуба я уйду и найду себе подработку. У меня и так времени нет, а напрягать маму «дай денег» — ну совсем неправильно. Уверен, что она бы дала и только порадовалась, но, блин…
— Но… — Наоми смотрит на канцелярские зажимы, потом непроизвольно опускает взгляд на свою грудь и облизывает пересохшие губы. Да, сейчас она представляет, как ей будет неприятно, когда холодный металл зажимов сожмет ее теплую, упругую плоть. И как ей будет стыдно. А еще она думает о том, что сделать это — означает подчиниться.
— Вот видишь. — говорю я: — сегодня ты многое узнала. Большего тебе и не надо, зачем? Ты же правильная девушка, не извращенка какая-нибудь, верно? Так что давай, верни мне эти штуковины, и мы забудем про этот разговор… — я протягиваю к ней ладонь.
