— Глупышка — говорит Натсуми: — тебе давно пора понять, что я — не отверну. Никогда. Я всегда иду до самого конца. Пока ты понимаешь это — у тебя все будет в порядке. Займи свое место за моим плечом и не покидай его.
— Да, Натсуми-сама! — выкрикивает Мико, не разгибаясь и глядя в пол.
— Ну вот и хорошо — говорит Натсуми и поворачивается ко мне: — твоя очередь, Кента-кун. Снимай рубашку.
— А? — я на секунду подумал, что все закончено, порядок в прайде восстановлен, Натсуми снова утвердила свою власть и показала, что ее яйца больше чем у всех остальных, тут и сказке конец, нет?
— Твоя очередь, Кента-кун — повторяет Натсуми, стоя передо мной без матроски, в белом топике и я вижу ее обнаженные плечи, на которые льется водопад иссиня-черных, словно крыло ворона, волос.
— Конечно — я скидываю рубашку. В классе прохладно и кожа мгновенно покрывается пупырышками. Интересно, что она покрывается пупырышками только у меня. У Натсуми — абсолютно гладкая, мраморно-белая кожа, она словно из слоновой кости вырезана, как статуэтка богини в музее искусства.
— Мико-тян — поворачивает голову Натсуми: — как проигравшая ты должна покинуть класс. Кроме того, ты же помнишь, что теперь ты должна в течении недели исполнять желания того, кто выиграет?
— Н-но… — на Мико без слез не взглянешь. Черно-белая хищница с телом юной богини из музея искусств — методично втаптывает ее в грязь. Попыталась дернуться, бросить вызов альфа-прайм — получи и распишись. Натсуми использует это дурацкое пари в своих интересах. Если Хироши-кун у нас Макиавелли, то Натсуми — Медичи. Екатерина Медичи. Она умеет использовать все в своих интересах, возвышаясь за счет других и подавляя любую фронду в своем прайде. И она готова пойти далеко.
— Мы подписали соглашение — говорит Натсуми спокойным голосом, не глядя на Мико, которая тщетно ищет ее взгляд: — разве слово женщины хуже, чем слово мужчины?
— Н-но… вы и в самом деле пойдете до конца?! — вырывается из груди Мико крик. Натсуми оборачивается и наконец глядит ей в глаза.
— В этом разница между мной и тобой, Мико-тян — говорит она: — я никогда не говорю того, что я не в состоянии сделать. Как говорил Басе — говорить легко, делать — трудно. Я надеюсь, что ты все же исполнишь взятые на себя обязательства.
— Я… я поняла, Натсуми-сама! — Мико наконец разгибается и в ее глазах тоже горит огонь, хотя по щеке стекает слеза: — я была недостойна вас! Простите меня! Я не буду больше сомневаться в вас! Как и ожидалось от Натсуми-сама! — она кланяется еще раз и собирает свои вещи, у дверей класса поворачивается к нам и еще раз кланяется. Убирает клинышек внизу, отворяет дверь и выходит, притворив ее за собой.
— Ну так что, Кента-кун — поворачивает свою голову ко мне Натсуми, альфа-прайм прайда китов-убийц: — ты уже готов сдаться?
— Это было впечатляюще — честно признаюсь я: — и я выражаю уважение к тебе и твоей целеустремленности.
— Лучше быть врагом хорошего человека, чем другом — плохого — кивает Натсуми: — мне приятны твои слова, Кента-кун. Я тоже изменила свое мнение о тебе. Но… сейчас не об этом. Ты сдаешься?
— Ни в коем случае! — я скидываю школьные туфли и брюки, снимаю носки. Все, теперь я стою перед хищницей только в трусах, которые, слава богу — темные и без дырок.
— А ты смелый — отдает должное мне Натсуми, расстегивая молнию на своей юбке: — глупый, но смелый.
— Погоди, Натсуми-тян — говорю я, поднимая руку: — здесь и сейчас никого нет, кроме нас двоих. Мы можем сказать, что у нас была ничья, например. И никому не надо раздеваться.
— Самурай и в час поражения должен оставаться самураем, а не торговцем — декламирует Натсуми и юбка падает к ее ногам, она перешагивает через нее, скидывает туфли и стягивает белые гольфы. Решительно трясет головой и снимает с себя бюстгальтер. Прикрывается руками. Теперь мы стоим напротив друг друга в одних трусах, и я начинаю чувствовать, что в моих трусах — становится тесно. А что вы хотите, гормоны, молодость, а тело у Натсуми словно вырезано из слоновой кости талантливым скульптором. И то, как она прикрывается левой рукой, правой поправляя волосы…
— Готов сдаться? — спрашивает она: — ты уже добился своего, я стою перед тобой без лифчика, еще не поздно сдаться, Кента-кун…
— Вот еще! — скидываю с себя и трусы, выставляя на обозрение Натсуми всего себя. Надо сказать что в определенных местах я сейчас явно … больше чем обычно.
— Вот как… — Натсуми внимательно разглядывает меня: — ты меня удивил… значит ты не блефовал все это время.
— Что это вы тут делаете?! — раздается голос от дверей. Дверь! Мико-тян ушла, убрав колышек и просто притворила дверь за собой!
Глава 25
Общественные стереотипы современной Японии (той, в которую я попал) предполагают, что застав девушку и парня ню (без одежды, голыми, неглиже) — вы сразу же делаете вывод о том, что зачинщиком всего это безобразия является парень. Следующий вывод — что парень не только является зачинщиком, но и, например — гнусным шантажистом и насильником. Или не гнусным, но все же. Поэтому, едва обнаружив на вверенной ей для обхода и проверки санитарного состояния территории непорядок, выразившийся в наличии двух подростков разного пола — одного вообще без одежды, а другую — полуголой, Мидори-сан, наша школьная медсестра тут же приняла меры. А именно — встала между мной и моей «жертвой», раскинув руки в разные стороны, этаким живым щитом.
— Что это ты творишь, Кента-кун?! — сказала она, нахмурив брови: — как тебе не стыдно девушку до такого доводить! Я сейчас полицию вызову!
— Мидори-сан, успокойтесь — звучит голос Натсуми, которая, к ее чести — даже бровью не повела, хотя я ожидал естественной реакции молодой девушки в трусах, — всех этих криков, визгов, «кьяя!», попыток прикрыть все тело руками или отпрыгнуть за парту и там съежиться. Держит марку альфа-прайм, пожалуй, то, что она говорила Мико — правда. Такая не дрогнет.
— Что? У тебя стресс, дорогая, тебе нужно прийти в себя и одеться — говорит Мидори-сан, продолжая стоять между мной и Натсуми памятником Гендальфу в подземельях Мории. «Ты не пройдешь!» и все такое.
— Хорошо — говорит Натсуми и начинает одеваться: — но…
— Никаких но! Одевайся и ступай домой! — отрезает медсестра-Гендальф Серый, не поворачивая головы: — немедленно! А с этим… с этим я сама разберусь!
— Ох… — качает головой Натсуми, одевается, берет свой портфель и направляется к выходу. У двери она оборачивается и одаривает меня взглядом из разряда «еще ничего не закончилось, Кента-кун». Отвечаю ей тем же и она уходит, закрывая за собой дверь. Мидори-сан наконец опускает руки вниз, переставая косплеить триста спартанцев в Фермопилах.
— Как ты мог, Кента-кун! — говорит она с глубоким отчаянием в голосе: — как ты мог?!
— Я понимаю, что эта фраза прозвучит стереотипно — говорю я, стараясь быть как можно более куртуазным: — но во-первых все не так как кажется с первого взгляда, а во-вторых все было с обоюдного согласия и информированного уведомления о последствиях.
