— Не надо! Не сегодня, милый. Просто… новых плохих известий я не выдержу, понимаешь?
— Ну и ладно. У меня для тебя хорошая новость.
— Охрененное спасибо!
— Мама!
— Да. Извини. Какая новость, милый?
— Через десять минут жди гостя. Я беззастенчиво воспользовался своей фамилией и напомнил кое–кому о старых долгах. Он принесет двадцатисантиметровый портал.
— И на что мне двадцатисантиметровый портал?
— Он от нашей «Службы поддержки в чрезвычайных ситуациях». Подвяжется к двухметровому прямоугольному порталу и доставит тебя прямо в Гринвичскую высотку. Оттуда один шаг до Нашуа, мам. Вы с папой в одну минуту попадете в безопасную систему Кормы.
— Это… просто сказка. Спасибо тебе, милый.
— Только много с собой не берите, хорошо?
— Луи… милый. Не знаю, сможем ли мы этим воспользоваться.
— Что?
— Послушай меня, дорогой. Здесь так много людей. Что они будут делать?
— На крайний случай есть план и для них, мама. И ты сама знаешь, что спрашивать не положено.
— Знаешь, ей было страшно, несмотря на все седативные, которыми ее накачали эти гады. Что за ужас? Лежать, следить, как чужие клетки поедают твое тело, понимать, что вата, в которую закутаны мысли, — от изнасиловавших твою кровь химикатов. Но она им не сдалась. Она была слишком сильной.
— О господи, мама! Просто используй портал, ладно?
— Ладно. Но что с остальными? Нельзя их так бросить.
— Мы не собираемся их бросать. Но ты им помочь не сумеешь, даже если останешься в Лондоне.
— Твой отец считает, что сможет. Он, хоть и не говорит, хочет остаться. Я его знаю. Ему каждый день звонят из его службы, просят совета. Дела плохи. Там целые сообщества оставлены на произвол судьбы.
— Мама! Прошу тебя! Слушай, у вас уже в доме кокон — за периметром безопасности. Вам с папой надо уходить.
— Я должна быть с ним.
— Нет, мам, это он должен быть с тобой. Нам для строительства хабитатов исхода понадобятся все, кто способен вести крупные проекты. Такие, как ты, мам. Эти хабитаты — спасение человечества, а важнее этого ничего быть не может. Не веришь мне, спроси папу.
— Ох, ты и вправду весь в него, да? Моих генов как не бывало.
— Мы оба знаем, что это неправда. Слушай, корабли Избавления подойдут к вечеру. Я не шучу: мы не знаем, как это будет. У них хватает мощи убить Землю и все живое на ней, и помешать им Оборона Альфа не сможет. Уходите! Сейчас, пока еще есть время.
— Если я сейчас уйду, а Лондонский щит не выдержит, я никогда себе не прощу.
— Хорошо. Тогда, может, так? Вы оба ждете, пока первый Избавитель подходит к Земле. Если они взломают щиты, вы оба немедленно уходите. Если щиты держатся… тогда пусть папа решает. А не ты. Понятно?
— Хорошо. Против логики не поспоришь.
— Ладно. Когда доставят портал, подвяжите его.
— Да, да.
— Я серьезно, мам. Если ты думаешь, что я не найду способа доставить вас силой, ты так больше не думай.
Она не сдержала прокравшейся на лицо улыбки.
— И зачем ты стал взрослым?
— Чтобы заботиться о вас.
— Мой сын!
— Мам, пожалуйста, береги себя.
— Конечно.
— Я буду пересылать вам поток информации от Обороны Альфа. Вы в прямом эфире увидите, что происходит с городскими щитами.
— Спасибо, Луи. Люблю тебя.
— Ты лучше всех, мама. Не рискуй.
Гвендолин запрокинула голову, уперлась затылком в мягкий валик кушетки. И протяжно–протяжно выдохнула.
— Ты меня изумляешь, — сказал от дверей Горацио.
Она поджала губы.
— Много слышал?
— Чего не услышал, о том догадался. Он, конечно, прав, тебе надо на Нашуа. Хоть у кого–то есть рабочий план спасения людей.
— Некоторых людей. — Она кивнула на окно. — Он не для тех, кто там, а ты рвешься туда.
— Да, потому что, если щиты устоят перед кораблями Избавления, живущим под ними людям в ближайшие годы очень нужна будет помощь. Разве они ее не заслуживают?
— Почему именно ты?
— По той же причине, почему ты должна работать над проектом исхода. Мы это умеем. Нет, мы это хорошо умеем.
Она взяла его за руку, притянула к себе на кушетку.
— Но это нечестно!
— Жизнь редко бывает справедлива.
— Я подумать не могу о разлуке с тобой. Навсегда.
— Остается надежда. Она у нас будет общая — вроде нашей личной запутанности. Этого оликсам у нас не отнять, — улыбнулся он.
— Верно.
Его улыбка, как всегда, пробралась ей прямо в душу. Она никогда не могла устоять перед его улыбкой. Из–за нее к глазам поступила предательская влага — слезы, которые нельзя было пролить, потому что это нечестно по отношению к нему.
— Ну вот, — сказал он. — Так что дальше?
— Там все кончено?
— С Криной? Да. Она уже два часа не приходила в сознание. Я ждал только ради полной уверенности.
— Господи, какой ужасный уход. И как этот кокон поддержит в ней жизнь? Под нами столько этажей: корни отсюда не пустишь.
— Я оставил рядом упаковки пеллет протоэлементов. И ванная недалеко — наверное, он сможет вытягивать оттуда воду. Какое–то время это ее поддержит.
— Во всяком случае, психованные ненавистники оликсов к ней не доберутся.
Теано сообщила ей, что перед домом стоит посланный от Луи, и показала изображение с камеры: застенчивый замкнутый человек с маленьким чемоданчиком.
— Открой укрепленную дверь в вестибюль, — приказала альтэго Гвендолин. — Открой вход. Скажи ему, чтобы занес чемодан и уходил.
Горацио поднял бровь.
— Крепко же Крина в тебя въелась.
— Да, научила не расслабляться.
Через минуту она остановилась перед укрепленной дверью в вестибюль. Дверь отодвинулась, на мраморном полу стоял чемоданчик. Гвендолин взяла его, и Теано передала исполнительный код. Крышка бесшумно откинулась, и она уставилась на портал.
«Стоит пройти, и я в безопасности. Больше никогда не придется беспокоиться. Обо мне позаботятся.
Я больше ничего не буду решать. Охраняемое, красивое и редкое животное в племенном зоопарке, слепо летящем через галактику».
Чемодан закрылся, она внесла его в гостиную.
— Что дальше? — спросил Горацио.
— Дальше посмотрим, выстоят ли городские щиты против кораблей Избавления.
