Он не то чтобы пристыженно повесил голову, но…
— Можно сегодня обойтись без критики? Спасибо.
— Извини. Он, понимаешь ли, мне тоже был другом.
— Да…
Деллиан стянул брюки и бесстрастно проводил взглядом уносившую их дистанционку. Через минуту они окажутся в каютном распылителе, чтобы превратиться в сырьевую массу для завтрашней одежды. — А может, сохранить этот мундир?
— Что это тебе пришло в голову?
— Ну, я был в нем сегодня на похоронах. Это… что–то значит?
Она подошла, присела на кровать и обняла его.
— Оставь, если хочешь. Если от этого легче. Ты мне такой не нравишься.
— Я и сам себе не нравлюсь. — Обычно такая близость с ней бывала волнующей. Сегодня — не слишком.
— Ты очень подавлен?
— Ох, святые. Прямо сейчас мне и впрямь дерьмово. Депрессией, правда, это не назову. Просто грустно. Пройдет.
— Хорошо. — Она озорно улыбнулась. — Может, я знаю от этого средство.
Он вздохнул, проследив глазами очертания ее тела под халатом — ног он не прикрывал и наполовину. Обычно при виде этих непревзойденно стройных бедер он готов был благоговейно пасть на колени и принести им в жертву и язык, и пальцы, и остальное. Он ведь жил ради нее — с ее гениальной головой, с ее красотой, сложностью, хрупкостью. Она была его Святой, потому что более человечных он не знал.
— Да, насчет этого дела…
— Ладно, Дел, пока ты не признался, что сегодня с тебя хватит объятий. — Она закрыла глаза, приняла обворожительно задумчивую позу, принимая какие–то файлы из своей инфопочки.
Деллиан не без интереса посматривал на преображающиеся стены каюты. Он интерьером их общего жилья никогда не занимался — соглашался на все, что нравилось ей. Сейчас это была обстановка кейптаунской квартиры около 2185 года, когда в городе было чисто, а все небоскребы–сады, понастроенные Южной Африкой за предыдущие тридцать лет, смотрелись по–настоящему зрелищно — разросшаяся листва прикрывала каждый квадратный метр бетона. Но сейчас стены каюты изменили фактуру, цвета перемешались, и панорама Милтон-бич исчезла. Он очутился в домике–бунгало на конце причала, протянувшегося от солнечного тропического островка. В паре метров под стеклянным полом плескалось теплое море, вились среди кораллов восхитительные рыбки.
— Вспоминаешь? — скромно осведомилась Ирелла.
— Гм, это не тот мальдивский островок, где святой Алик искал убийцу нью–йоркских бандитов?
— Ох, Дел!
— А что?
— Это же курорт на Джулоссе: каникулы для выпускников, после которых нам как выпускной экзамен устроили аварию флаера!
— О…
— Это твоя хижина.
— То–о–очно…
Она встала, скинула халат. Узкие полоски белого бикини под ним ярко выделялись на ее сияющей коже.
Вот теперь Деллиан вспомнил.
— Как ты дулся, что я с тобой не занимаюсь сексом! — поддразнила она. — Я всюду расхаживала в этом крошечном бикини и всех подряд мальчишек принимала у себя. Очень гадко с моей стороны, да?
— Да, — выдавил он.
— А сегодня тебе достанется целая ночь этих подростковых радостей. — Она торжественно вручила ему флакончик масла. — О чем ты всегда мечтал…
Он выхватил у нее флакон.
— Массаж головы. Для начала.
Задумайся Деллиан поглубже, он бы, пожалуй, испугался: как хорошо Ирелла его понимает, как он перед ней раскрыт. Но лучше было не углубляться в себя слишком усердно. Как бы не докопаться до вопроса, отчего она, богиня среди людей, возится с таким ничтожеством, как он. К тому же секс был хорош. Скажем, он всегда был хорош, но последнее время превратился в своего рода рутину. А в этот раз его подростковое «я» ухмылялось из–под тростниковой крыши, дивясь дьявольскому таланту Иреллы в умении дойти до края.
«Много бы изменилось, проделай мы это еще тогда?»
Она извивалась, прижимаясь к нему все тесней: единое тело, восемь конечностей.
— Видал? Это повеселей всяких поминок.
— Хочешь сказать, надо было вместо поминок устроить оргию?
— Новые времена — новые традиции. Мы же не догалактические дикари, приносящие души в жертву выдуманным божествам. Мы свободны.
— Точно ли свободны?
— Да, — признала она, — кое–какие слабости мы у них переняли. Мозги все те же, обезьяньи, хоть и тщатся отыскать смысл вселенной.
— Бесполезное занятие. Нет у вселенной никакого смысла.
Он спиной почувствовал ее улыбку.
— Об этом можно будет спросить Бога у Конца Времен. Если дождемся. Беда в том, что дождаться нам не светит. Думаю, Релло это и понял.
Медленно перевернувшись в ее объятиях, Деллиан оказался с Иреллой нос к носу. «Как я всегда отстаю! Но в конечном счете все же догоняю».
— Ты знала. Ты поняла, да? Сразу после этого… — Он обвел рукой вещественное воспоминание о морском бунгало. — После выпускного экзамена. Ты тогда и… отослала Уму и Дуни. Поэтому, да?
— Отослала! Я их убила, Дел. Собственных мунков. Сегодня не подходящая ночь для эвфемизмов.
— Извини, — покорно ответил он.
Она с усилием растянула губы.
— Я их освободила, Дел. Так мне тогда казалось — я как раз прикинула, как мало у нас шансов. Для меня это было всё, Дел. Наши жизни — они не нам принадлежали. Наши предки, ставшие нам богами… Нас создали с единственной целью, и наше чувство достоинства от отчаяния заставило нас ее принять. Они создали вечную гибельную колею, в которой застряло все человечество.
— Какую колею?
— Брось, Дел! Корабль поколений биоформирует планету. Планета высылает сотню–другую новых кораблей поколений, после чего мы ее бросаем. Каждый корабль повторяет это снова и снова — до бесконечности, до тошноты. Без изменений. Мы заперты в клетке Мебиуса и не можем из нее бежать, потому что бегство и стало нам клеткой. Великие святые, что бы мы совершили, если бы не надо было все время бежать! Мы построили поддельный мир, Дел: поддельную жизнь, поддельную культуру. Легко ли в такое поверить? Мы не сознаем, чем обладаем, потому что без этих способностей никогда не жили. А представь, что было до вторжения оликсов, и сравни с нами сейчас. Ваян — целая планета, населенная несуществующей цивилизацией. А отдай мы все силы и способности, чтобы построить что–нибудь для себя? Подумай, какими бы мы стали!
— Нет, — серьезно возразил он. — Ты не права. Выход есть — и это мы, ударная группа. Каждая планета человечества не только засевает новые планеты, но и создает бойцов вроде нас. Настанет день, когда мы объединимся в армаду и снесем оликсов. Мы вырвем человечество из порочного круга.
— Сумеем ли? У нас было десять тысяч лет, Дел. А мы всё на том же месте: удираем в страхе. Если не думать, что всех нас уже изловили и окуклили оликсы.
