— Теоретически может, — признала Джессика. — Трудность в том, чтоб ввести нейровирус в человеческий мозг. Нейронные структуры квинт имеют прямую нервную связь, допускающую перенос с других биотехнических систем. Для человека пришлось бы создавать кортикальный интерфейс. Хотя биологический инициатор должен бы справиться с такой задачей.
— Именно поэтому мы советуем всем видам, которым оказываем помощь, не использовать прямых интерфейсов мозг–компьютер, — вставил Соко. — Они опасно упрощают подчинение.
— А как же вы проникли в единый разум транспортника оликсов? — обернулась к нему Кандара.
— Тем самым способом. Камера биостазиса, в которую меня поместили, имела множество нейроволоконных связей с корабельным мозгом. После того как меня к ней подключили, введение нейровируса стало элементарной задачей. Они все сделали за меня.
— Я тебя не первый день знаю, Кандара, — заговорила Джессика. — Почему тебя это так волнует?
— По одной простой причине. Откуда нам знать, что вы и нас не подчинили?
— Почтительно замечу, что будь это так, ты вряд ли задалась бы этим вопросом.
— Ну да. Разве только для подавления остаточной паранойи.
— В этом случае никакие мои слова тебя не успокоят.
— Ладно. Итак, либо я бессмысленный зомби, действующий по твоему приказу, либо захват «Спасения жизни» все же моя собственная бредовая идея. Вывод один: это надо сделать. И как мы сумеем захватить квинту?
— Ну, для начала… — Джессика, как в густое масло, протолкнула руку в инициатор. И вытащила из него небесно–голубой цилиндрик не больше ее ладони.
Кандара почувствовала, как напряглось Трал.
— И что это за штука? — легко спросила она.
— Подавитель запутанности.
— Впечатляет. Вы умеете разрывать квантовую запутанность?
— Нет, разрывать не умеем, — ответил Соко. — Устройство только снижает эффективность связи. Таким образом, четверо из квинты не узнают, что происходит с пятым, но при этом будут знать, что он еще жив. Будем надеяться, что они спишут это на боевое ранение тела. Это даст нам время применить нейровирус. Как только Джессика завладеет его сознанием, мы восстановим запутанность, позволив ей захватить оставшиеся сегменты квинты.
— Многовато допущений и «может быть», — заметила Кандара.
— Нейровирус работает. Вот остальные части плана трудно осуществимы. Но ведь это ваш план, а не мой.
Кандара протянула к Джессике руку, хотела попросить подавитель. В этот момент на ее линзы выплеснулась иконка Каллума, и она велела Сапате принять вызов.
— Да?
— Первая торпеда подходит к Кайли, — сообщил он. — Мы до эвакуации людей рассыпали вокруг группировку спутников наблюдения. Я рассчитываю получить целый транш данных: они пригодятся, когда на линии огня окажется Янат. Неплохо бы, чтобы наши союзники их оценили.
Она не стала оспаривать термин «союзники». Если донимать всех этой темой, люди просто перестанут ее слушать.
— Конечно.
В лаборатории нашелся большой экран, на него и стали поступать передачи Обороны Альфа. Эскадрилья маленьких спутников заняла позиции вокруг астероида Кайли и обеспечила отличный обзор на двадцать тысяч километров.
— Мария… — пробормотала Кандара при виде показателей скорости торпеды. — Цифры не врут?
— Так и есть, — ответил ей Каллум. — Двадцать тысяч километров в секунду. То есть, в технических терминах, четыре сотые световой.
— За день разгона?
— На двадцати пяти g У нас даже звездолеты так не ускоряются.
— Боже всемогущий! Ваша оборона успеет среагировать на такие скорости? — спросила она.
— Черт его знает. Соко, на каком расстоянии отделяются боеголовки?
— Порядка полумиллиона километров, и они будут ускоряться примерно на двести пятьдесят g.
— Издеваетесь! — вырвалось у Каллума.
— Нет. Но не забывайте, что расстояние и скорость на самом деле в вашу пользу.
— Это как же?
— Боеголовкам требуется чрезвычайная точность наведения. Скорректировать курс они не успеют. Сантиметровое отклонение вектора на десяти тысячах километров превратится в огромный промах, а на разворот для нового удара при такой скорости понадобятся не одни сутки.
— А как насчет засыпать их частицами на подходе? — спросил Каллум. — Какая у них защита?
— Как и у самих торпед: искажение гравитационного поля, возникающее как побочный эффект работы двигателя. Оно создает в пространстве–времени эффект головной волны, отклоняющей мелкие частицы.
— То есть с кинетическим ударом не выйдет.
— Зависит от размера того, чем вы будете в них швыряться. При скорости, какой достигают боеголовки на подходе к цели, любое тело крупнее гальки пробьет волну искажения. Так что вблизи цели бортовой процессор должен искать чистый путь.
— А если я рассыплю у них на пути массу…
— Должно сработать. Если облако будет достаточно плотным.
— Вот она, — предупредила Кандара.
Туча спутников вокруг беззащитного Кайли показала несущуюся к ним торпеду. В пяти тысячах километров от основного корпуса отделились восемь боеголовок и стали набирать скорость, выстроившись изящным лепестком. Еще через полсекунды боеголовки совершили разворот, выходя на ударный курс к Кайли.
— Мать Мария, — прошептала Кандара, — и впрямь двести пятьдесят — Сапата подбросила ей подлетное время боеголовок: четыре секунды.
Датчики, работавшие в видимом спектре, показывали боеголовки розетками фиолетового пламени: это частицы солнечного ветра сталкивались с эффектом искажения. Микроскопические флуктуации ускорения разделили строй боеголовок, так что удар вышел не совсем синхронным.
Изображение увеличилось. Курсовые линии изящно огибали выбросы плазмы из МГД-камер астероида. Попадания первой боеголовки мозг Кандары отследить не сумел. Она ожидала мощного взрыва, и все равно реальность ее жестоко поразила. Сапата оценила пиковую мощность в триста мегатонн. Пылающий шар мгновенно поглотил Кайли. Фонтаны МГД опали и рассыпались, как поваленные землетрясением башни. Отставшие боеголовки пронзили фронт взрывной волны и разорвались в миллисекунды одна за другой, но их удары заглушило попадание основной торпеды, добавившей к катаклизму взрыв антиматерии на пятьсот мегатонн. Спутники выходили из строя — излучение и электромагнитные импульсы прикончили даже сверхпрочную электронику, — и точка обзора отступала все дальше от места событий. Выжившие устройства — те, что подглядывали с расстояния двадцать тысяч километров и через толстые фильтры, показывали миниатюрное солнце, внешняя оболочка которого стремительно расширялась и остывала. За минуту атомная ярость сияющих ионов померкла до пурпурной дымки. Когда она потускнела еще больше, стало видно, как разлетаются во все стороны светящиеся вулканической лавой обломки астероида.
