— Ларс, дружище, послушай…
— Не буду. Ублюдки убили моих друзей. Они разбили Легион. Вы мне братья, вы — моя семья. Я не шучу. — По щеке у него, догоняя капли крови, покатилась слеза.
— Ты лучший, Ларс. — сказал Олли. — Ты только отдыхай и поправляйся, ради нас, ладно?
Как ему хотелось врезать этому тупому ослу! А не стоять над диваном, глядя, как Ларс снова проваливается в сон. Когда тот захрапел, он поднял руку, показав Аднану пластинку введенного снотворного.
— Круто, — одобрил Аднан. И тут же нахмурился, потянул носом, наклонился над Ларсом. — Обоссался! — заржал он. — Надо было, прежде чем усыплять, довести его до уборной. Сколько он воды выпил!
— Ему и дальше надо побольше жидкости, он столько крови потерял. — Но и Олли тоже захихикал, глядя на расплывающееся у Ларса в паху темное пятно. — Ох, бля, он убьет нас, когда проснется.
Они снова ввалились в гостиную и рухнули на кушетку перед сценой. Адаптирующиеся пенные подушки обволокли их, как мягкое покорное тело.
Пока Аднан искал в нижней сети новости о боях в космосе, из коридора донесся знакомый шум. Олли восторженно фыркнул.
— И–и–и-и-и еще раз!
— В полночный час она молила: еще, еще, еще! — хором процитировали оба и разразились истерическим хохотом.
— Еще, — настойчиво прозвучал сверху голос Клодетты. — Еще!
Олли, прослезившись от смеха, уже не видел сцены. Оставалось одно. Он достал из кармана новую пару таблеточек зеро–нарка, одну протянул Аднану.
— Браво, парень, ты лучший, — обрадовался тот, прижимая пластинку к шее.
— Еще… — бессильно молила Клодетта.
Ничего смешнее Олли в жизни не слышал. Он скрючился от хохота. Аднан, тоже вне себя от возбуждения, привалился к нему.
— Ох, у него же хрен обвиснет, — выдавил Олли.
— Не, не обвиснет. Он пластмассовый. Пришельцами деланный.
Олли настиг новый припадок безумного смеха. Мелькавшие в кубике сцены цветные формы и линии складывались в сказочные картины. От попытки уследить за ними голова шла кругом. Время от времени что–то внутри расплывалось или набирало яркость, и тогда он одобрительно ворковал.
— Боже, это же хабитат? — спросил спустя какое–то время Аднан.
Олли прищурился на плавающий посреди гостиной гладкий серый цилиндр.
— Ага.
— Какие они хорошенькие. Вокруг искорки нимбом, просто прелесть.
— Ага. Как будто… как будто связали шарф из Млечного Пути и повязали им. В космосе, понимаешь ли, холодно.
— Знаю, парень. Это глубокая и многозначительная метафора. Вот почему мне нравится с тобой работать, Олли. Ты умен.
— Знаешь, я бы хотел в таком жить. Взять с собой бабушку и Вика, вытащить их с проклятущей Копленд–роуд. Ясное дело, там наш дом, но будем честными — это настоящая помойка.
— Славная мысль. Возьми их с собой в новую жизнь.
Графика по краям сцены понемногу приобретала смысл, хотя им все еще приходилось по нескольку раз перечитывать титры. Олли прищурился на сменяющиеся у рамки числа. А, это расстояние. Он снова всмотрелся в сцену, где к хабитату подлетали две крылатые тени.
— Корабли Избавления! — восхищенно ахнул Аднан. И подался вперед, не сводя глаз со сцены, словно играл с ней в гляделки. — Это вроде как Страмлэнд. Черт, надеюсь, они всех успели эвакуировать.
— Все хабитаты эвакуированы. Власти сообщали.
— Тогда чего оликсы с ними возятся?
— Понятия не имею, братан. Ты как считаешь, они торпедой ударят? — задумался Олли.
— Ух ты, гляди!
Расплывчатое облачко мерцающего аквамарина вокруг Страмлэнда вдруг стало набирать яркость, явно обозначило свои границы — на километр от оболочки хабитата.
— Четко, — одобрил Олли. Облако становилось все ярче, а края его сделались рваными, словно из них пробивались язычки пламени.
— Это щит, — сказал Аднан. — Такие у все хабитатов есть. Понимаешь, против метеоритных ударов.
— Круто. Хочешь еще сэндвич с беконом?
— А то!
Олли ушел на кухню. Тай объяснил задачу пищевому принтеру. Когда со дна хромированной машинки начали отслаиваться тонкие ломтики, Олли нарезал последний испеченный в хлебопечке батон и неодобрительно нахмурился — вышло неровно. Впрочем, это ничего, он любил, когда хлеб нарезан толсто. А вот порезанный палец — это больно!
— Потрясающе! — окликнул из гостиной Аднан. — Ты смотри, как горит.
— Иду.
Он набросал на пластину вафельницы десять ломтиков бекона, умудрившись не запачкать их кровью. Опустил крышку и оставил на две минуты — кофемашина как раз успела наполнить две чашки. Это было адски сложно. Без подсказок Тая он бы совсем запутался в неразберихе кнопок.
И тут пронзительно заорала дымовая тревога.
— Ты не мог бы ее отключить. Очень прошу? — обратился Олли к Таю.
Звук оборвался. Олли поднял крышку вафельницы, в меру сил разогнал дым. Бекон зажарился до хруста и был ужасно горячим, но он сумел шпателем перекидать полоски на хлеб.
— У тебя кровь, — заметил Аднан, когда он внес все это в гостиную.
— Сердце кровью обливается. За наши пропащие жизни.
— Слушай, как же ты глубоко мыслишь, когда постараешься.
— Будем!
Они чокнулись кофейными кружками.
— Кофе жуткий, — признался Оли.
— Я думал, это горячий шоколад.
— Может, и так, но я точно заказывал кофе. Надо проверить Тая на вирус.
— Это мысль. Безопасность прежде всего!
— А чего это хабитат превращается в солнце? — Олли прищурился на режущий глаза цилиндр, весело пылавший посреди сцены. — Там пожар?
— Нет, это наука. Технический комментатор объяснил, что корабли Избавления бьют по нему лучевым оружием. Там энергия так энергия!
— А с виду будто пожар. Так и пылает.
— В вакууме огня не бывает, друг мой. Это испаряется газовая оболочка щита. Корабли Избавления закачали в нее столько энергии, что она теряет связность.
— Круто.
— Нет! Ничего не круто! Ты что, тупой, как Ларс?
— Я обиделся. По–настоящему, глубоко обиделся.
— Извини.
— Да ты сам признай, что смотрится круто.
— Конечно, тут ты прав. Только для хабитата это смерть.
— Ты думаешь, когда они прикончат щит, хабитат лопнет навроде воздушного шарика?
— Ух, это было бы колоссально!
Довольный Олли усмехнулся.
— Только, конечно, если тебя в нем нет.
