— Настоящий корпоративный финансист, — поддразнивала его Гвендолин чуть ли не каждый раз, когда звонила. Правда, она же и посоветовала, как структурировать торговлю и обезопасить ее. Хороший совет, признал он, когда она объяснила, что данная идея заложена в ее первоначальный проект экономики Корбизана — общества, дублирующего утопийское времен снятия ограничений, но основывающееся на политике Универсалии. Он даже немного устыдился того, что никогда толком не осознавал, насколько его жена сведуща в своей области.
Горацио покатил велосипед мимо высоких цилиндрических чанов, в которых бурлили генетически модифицированные микробы. Резервуары гнездились среди хаотичного переплетения разномастных труб. Все было откуда–то изъято, притащено с улиц, переделано. Но работало. Он помахал дежурной бригаде, снующей среди клапанов и регуляторов с анализаторами неисправностей, плоскогубцами и молотками, следя за тем, чтобы процесс шел без запинок. Даже в этот час на бирже еще были клиенты. Чаны и силосы работали двадцать четыре часа семь дней в неделю, и люди торчали под щитом круглосуточно.
Горацио настоял на том, чтобы устроить в старых складских офисах кафе, подчеркивая важность биржи не только как источника жизненно важных ресурсов, но и как социального центра. Когда он появился, кафе как раз закрывалось. Мария О’Рурк была там, как он и предполагал, убирала не распроданные за день кексы в холодильник. Его альтэго даже не проверял графики смен; Горацио и так знал их наизусть. Они с Марией были вместе уже три года. До Блиц-2 она управляла пабом в Уолворте, затем сменила несколько мест, работая волонтером, и вот оказалась помощником в кафе обменника. Поначалу они много спорили, потому что у нее ко всему имелся свой подход и вообще она была не в его вкусе. Но любовь под щитом — штука странная и ох какая желанная среди всего этого ненормального существования.
Мария заметила его и улыбнулась, но тут же нахмурилась, недоумевая, что он здесь делает, если она через двадцать минут должна была прийти к нему. И ему, конечно, не удалось скрыть от нее тревогу.
— Что случилось? — спросила она.
Тут он увидел сидящих за одним из столиков Ниастаса и Джазмин. Джаз кормила грудью их четырехмесячного малыша. Горацио захотелось зажмуриться и заплакать. Ниастас вместе с Мартином налаживал перерабатывающие устройства обменника; они с Джаз внесли огромный вклад в сообщество. Горацио в отчаянии возвел глаза к небесам.
— Горацио?
И Горацио принял решение.
«Она убьет меня, но что я еще могу сделать…»
— Идемте со мной, — сказал он всем троим. — Без вопросов. Повторять не буду.
Он прислонил велосипед к столу и развернулся, двинувшись к двери, в которую только что вошел. Теперь все зависело от них.
А он видел перед собой только лицо Гвендолин с неодобрительно поджатыми губами.
«Вселенная — чистый холст, — сказала она ему как–то. — Ей не присуще добро — есть только то, что ты на этом холсте напишешь».
Что ж, это ведь можно считать добрым делом.
Мария догнала его, когда он открыл дверь, схватила за руку:
— Что происходит?
— Мы уходим. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Просто доверься мне, ладно?
— Уходим? — воскликнула Джаз. — Куда уходим?
Ниастас взял ее за руку, не отрывая глаз от Горацио.
— Просто иди.
— Но…
— Идем, — настойчиво повторил Горацио.
Они подошли к задней двери старого склада. Горацио снова помахал ремонтникам, колдующим над протекающим коллектором, чувствуя себя дерьмово. Он не мог представить реакции Гвендолин, когда она увидит, что он привел с собой этих людей. Молодая парочка с ребенком, ладно, она посмеется над ним, сентиментальным старым дураком. Что правда. Но Мария? Что будет после того, как они покинут планету? Пожмут друг другу руки и он пожелает ей доброго пути? «Скорее всего, Гвендолин вышвырнет меня из ближайшего шлюза. Но она сказала, что я могу привести кого–нибудь. Пошутила? Черт!» Но дело уже сделано.
Дверь закрылась, оставив их на раскрошенном асфальте запущенной неосвещенной улицы. Только теперь Горацио сообразил, что по пути сюда он целиком и полностью полагался на велосипедную фару. А велосипед он оставил как непрактичный, и…
— Черт.
Обычно он так хорошо все продумывал. Альтэго активировал функцию усиления света в линзах, и дорога стала чуть–чуть четче, только по поверхности заплясали синие крапины статических помех.
— Эй, — спокойно сказала Мария и обняла его за талию. — Не хочешь сказать нам, что происходит?
— Нам надо идти, — ответил он. — Ко мне. Первым делом.
— Зачем? — спросила Джаз.
— Есть выход. Отсюда. И я думаю, мы…
На линзы выплеснулась иконка Гвендолин — с маркировкой экстренной ситуации. От одного ее вида Горацио пробрал озноб.
— Да?
— О боже, Горацио, — выкрикнула Гвендолин. — Они на орбите!
— Что?
— Оликсы! Над Землей только что открылись червоточины; они в пяти тысячах километров. Орбитальные сенсоры даже не засекли корабли–носители, идущие через систему Сол. Корабли Решения летят, как чертова чумная саранча! Первые уже в верхних слоях атмосферы.
— Ну ни хрена себе! — охнул он и потрясенно вскинул глаза. Мутный щит изгибался над городом, обыденный и неизменный. Неестественно плотный воздух превратил лунный серп в размытое мерцание на востоке над Дартфордом.
— Они пришли за всеми нами, — сказала Гвендолин слабым от страха голосом. — Червоточины открылись у Дельты Павлина и восемьдесят второй Эридана, щит над столицей Эты Кассиопеи уже отказал. И — о господи! — Рангвлад пал.
— Пал?
— Да, мы потеряли все межзвездные портальные связи с Бетой Гидры. Нам надо уходить, Горацио. Немедленно. Пасобла начинает обратный отсчет. Я не могу остановить этого. Даже Энсли не может.
— Энсли?
— Да, он был здесь на какой–то сверхсекретной конференции с Эмильей. Теперь ему придется отправиться с нами; пути назад на Нашуа больше нет. Ради любви Господа, Горацио, открой портал!
— Я уже иду. Буду через пять минут.
— Черт, Восемьдесят вторую Эридана только что отрезало. Поторопись!
Он посмотрел на остальных:
— Оликсы здесь. У меня есть выход с планеты. Я могу взять вас четверых. Только сейчас или никогда. Вы идете?
— Да. — Ниастас забрал у дрожащей Джаз младенца. — Мы бежим?
— Черт возьми, да.
И едва Горацио это произнес, скудное городское освещение вырубились. Погасли фонари, погасли огни в тех домах, где не запаслись аккумуляторами. Позади них замолчала общественная «биржа», только громко гудели, полязгивая, разбалансированные насосы, беспорядочно вертясь при аварийной остановке.
