Зеркало появилось почти тотчас же, заняв дальнюю стену, но Мерк со смехом отмахнулась:
— Не могла бы ты…
Мири, конечно же, могла — и умывальник, больше похожий на целый фонтан, вспучив пол, вырос рядом с зеркальной рамой.
Мерк с удовольствием умылась, а затем вытерла руки пушистым полотенцем, отмечая сколь приятно, когда ткань касается ее кожи.
— Люблю тебя, — Мири аккуратно разрезала все еще дымящийся пирог, и в помещение, заполненное запахом кузни, где жар и металл пропитали даже стены, на мягких лапах карифского кота втекли ароматы выпечки, яблок и корицы. — Любой из нас таил бы обиду. Или по меньшей мере завидовал, но не ты. Все наши способности, то, чего ты лишена совершенно несправедливо, воспринимаешь без злобы.
— Злиться можно лишь на свой дар. И на ту сторону, закрытую для этого мира. Где-то в ней таится ключ к моим способностям, но достать его все равно что прыгнуть в бездонную пропасть, — она села на диван, и Мири протянула ей блюдце с кусочком пирога. — Полагаю, Мальт прислал тебя.
— Он беспокоится, — не стала отрицать Мири. — Не меньше, чем Нлон. Даже больше.
— Отчего же не пришел сам?
— Границы слабеют. Мир, где могут жить люди и асторэ, сжимается. Мы потеряли много земель, пока ты здесь. Он сражается, как и все остальные.
— Но не ты.
— Я не очень-то приспособлена для битв, — она повела покатыми плечами. — Выпечка занимает меня куда больше.
— Но ты видишь грядущее, сестра. Скажи мне, есть ли решение?
— Увы, грядущее не подчиняется моим желаниям, Младшая, — Мири чуть вздохнула, открывая кувшин с вином. — А было бы неплохо. Оно подсовывают мне иногда странные вещи. Например, сказало, что завтра, то есть сегодня, я буду пить апельсиновое вино. Назло ему, взяла ежевичное с черноплодкой.
Она налила хмельной ярко-оранжевый напиток в прозрачный бокал, затем поймала на губах Мерк усмешку.
— Апельсиновое, чтоб его.
— Ты продолжаешь пытаться управлять будущим, и вот результат.
— Я не меняю нити с тех пор, как Нлон запретил, это лишь попытка обмануть видения.
Мерк знала, что за всей этой мягкостью сестры скрывается много-много упрямства. А еще любопытства. И стремления познавать нечто новое. Двигаться вперед. Мири, как тщеславный вор, для которой запрет, словно сложный замок — вызов. Маленькую рыжую сестру никогда не останавливали запреты. Ее остановило кое-что другое.
Когда асторэ поняли, что Мири видит нити, первооснову волшебства, и может ее менять, а это, в свою очередь, меняет магию, ибо один конец нитей здесь, а другой теряется на той стороне, они призвали тех, кто стал следить за своеволием людей.
Миерон называл их сулла, а Моратан куда более точно — убийцами гвинов.
И теперь Мири только смотрела, но не меняла.
Почти… не меняла.
Касалась их столь незначительно, чтобы не привлекать к себе чужого внимания.
— Какие еще новости, кроме борьбы с тьмой?
— Мальт решил построить город. На юге, в плодородной долине. Теперь они спорят с Милтом о названии.
— И какие варианты?
Мири скорчила рожицу:
— Смешные. Странные. Пафосные. Ты же знаешь наших братьев. Уверяю тебя, что ни одно название, из предложенных, не подойдет. Город, если он когда-нибудь появится, назовут Аркус.
— А им об этом известно? — вопреки желанию сохранить серьезность, Мерк не могла не улыбаться.
— К чему? Пусть забавляются, споря друг с другом до хрипоты. Что ты пытаешься здесь сделать?
— Что бы ни пыталась, ничего не выходит, — она уклонилась от прямого ответа.
— Хм… Тебе отказано в способности пользоваться даром, но он никуда от этого не денется из твоей крови. Та сторона закрыта для всех, а вот ее дыхание… Металл ржавеет и плавится, стоит тебе начать работать с ним. Очень интересно. Сталь не подходит. А золото?
— Я не пробовала. Пока, — она отведала кусочек пирога, одобрительно кивнула. — Твоя выпечка как всегда чудесна.
— Это мелочь. Основной подарок вот.
Мири не удержалась от театрального жеста, но серьезность сохранить не сумела, подмигнув сестре с видом заговорщицы, замыслившей невероятную шалость. Поперек ее двух ладоней, сформировавшись из воздуха, упал тяжеленный брус. Руки предательски подались под его весом, но все же гостья смогла удержать странный дар и положила на стол перед Мерк.
Почти ярд в длину, почти круглое сечение, почти прямой, почти гладкий.
Слишком много «почти».
Она подалась вперед, рассматривая потемневший металл с выражением глубокого сомнения. Увидела трещинки, выемки, ложбинки и ямочки. Небольшой изгиб, сплющенность у дальнего края.
Прислонила ладонь, закрыла глаза, и Мири увидела, как под веками быстро-быстро двигаются глазные яблоки. Наконец та вздохнула, откинулась назад, взяла вино, сделала большой глоток, ощущая на языке вкус апельсиновой цедры и меда. Больше не было улыбок, веселья. Жесткий взгляд. Почти гневный.
— Похоже на серебро, — голос Мерк тоже теперь звучал… не так. От легкости не осталось и следа.
— Всего лишь похоже, — Мири продолжала безмятежно улыбаться.
— От него смердит смертью.
— Тебе виднее.
— Этот металл прежде был частью живого.
— Да.
— Кость, превращенная в серебро. Ребро, если быть точной.
— И снова «да».
— Нам запрещено заходить в хранилище асторэ. Сомневаюсь, что ты об этом забыла.
— О, я обладаю прекрасной памятью, хоть и путаюсь порой, теряя из-за нитей представление между нынешним и будущим. Но я не ходила в этот могильник. Старшая дерзнула.
Эти слова удивили Мерк настолько, что она подалась вперед.
— Мали?!
— Представь себе. Самая разумная из нас решила бросить перчатку, не желая оставаться послушной игрушкой. Ее можно понять.
— Все настолько плохо?
— С тех пор, как ты предалась одиночеству, ее недуг ускорился. Она слепнет с каждым днем, и никто из нас не может помочь. Так суждено, говорит Текл. Все они говорят. Мали решила увидеть как можно больше, пока у нее есть такая возможность. Так вот, — Мири коснулась пальцами серебра. — Это она принесла.
— Когда Нлон узнает, он будет огорчен.
Та отмахнулась:
— Не узнает. Тысячи лет туда никто не ходил, и он не станет проверять каждую полку. Мы взяли совсем немного.
— «Мы»? «Немного»?
— Мальт. Я. Мали. Моратан. Они жутко тяжелые, знаешь ли. А Мали просила помочь. У нее были какие-то идеи на счет этих штук, но, как я понимаю, не вышло. Зрение они ей не вернули, и я подумала, что отнесу-ка в кузницу парочку. Раз Старшей уже без надобности. Ты хотя бы превратишь этот пережиток прошлого во что-то красивое. И я принесу еще, если захочешь.