— Люди знают, что шаутты боятся силы Вэйрэна, потому служат тебе. Шила в мешке не утаишь.
— Но людей все равно пугает твоя братия. Они могут верить, но страх сильнее веры. Он подтачивает их, мешает сражаться. Не хочу проиграть из-за глупости, когда и так достаточно сил, чтобы победить. Без вашего участия. Никаких шауттов.
Рукавичка не сочла нужным подтвердить, но герцог знал, что его услышали.
— Ты не жаловался, когда сожгли флот треттинцев. Когда собираешься дать бой?
— Когда вся армия соберется на этом берегу, и мы будем готовы пройти Броды. Неделя, полагаю.
— Они укрепятся вокруг Лентра.
— Пусть.
— Подтянут силы.
— Ты ли это? Какое тебе дело, сколько погибнет, пока я не вырву победу? — слова Эрего прозвучали с издевкой и ответ ему был не нужен. — Мы перемелем союз Ириасты и Треттини. Теперь они лишены поддержки Алагории и Карифа. Что с таувином? Вы нашли ее?
— Нет.
— Она опасна.
— Для тебя?
— Для тебя.
Помолчали.
— Волшебник? — спросил герцог.
— В Рионе. Мы не смогли до него добраться.
— Он опасен.
— Для меня?
— Для меня, — ответил герцог. — С ними всеми должно было быть покончено тысячу лет назад. Этот остался жив.
— У него нет волшебства.
— Он опасен, — повторил герцог.
— Не сейчас. Город занимает все его внимание. Возможно, он уже мертв.
— Если нет, убей его.
— Нет, — Рукавичка покачала головой с видимым сожалением. — Не рискну. В прошлый раз он меня едва не прикончил. Убей сам, если сможешь. Уничтожение памяти прошлого твоя задача. Не моя.
— И я ее выполню, — с угрозой пообещал герцог. — В свое время. Хорошо. Продолжайте искать таувина. Этим выжженным я займусь сам. Что с мальчишкой? Ты разобрался с ним?
— Нет.
Эрего да Монтаг в раздражении швырнул кубок, который попал в стену шатра, над головой Рукавички, облив ее недопитым вином. Алые ароматные капли текли по ее щеке, капали на юбку. Демон даже не вздрогнул и лицо не вытер. Эта вспышка гнева оставила его равнодушным.
— Мы опоздали с колокольчиком. Он уже таувин, и, конечно же, отказался мне его отдавать, — безжалостно произнесла Рукавичка. — А ты знаешь, что ни один шаутт не может взять артефакт, выкованный Мерк, если его не передаст рыцарь света или асторэ.
— Таувин? — Эрего был удивлен настолько сильно, что забыл о раздражении. — Так почему он еще жив?
— Потому что силен. Хоть и неопытен, иначе бы не стал со мной говорить, а сразу напал. Пока еще он слишком беспокоится о других. Хочет избежать жертв среди знакомых. Те, кто были до него, жили в прошлую эпоху, не останавливались ни перед чем, чтобы убить таких, как я. Этот же другой. И он способен раскладывать колокольчик в щит. Не помню ни одного рыцаря света, который бы делал подобное, кроме Мальта. И этой… Катрин. Я не стал рисковать и нападать на него.
— Если он знает, как пользоваться щитом.
— У него меч таувина. Таким управляться довольно просто, даже если тот не пробужден: коли — и все остальное он сделает сам. Я рассудил, что тебе было важно, чтобы я вернулся, а не исчез в вечности.
— Да. Твое время исчезнуть еще не пришло.
Демон усмехнулся, показав неожиданно острые зубы хищника, совершенно не вязавшиеся с образом изможденной женщины.
— Это не проблема. Я убью щенка. Через пару недель, когда то, что проснулось в Рионе сожрет всю магию и лишит его талантов. Хочешь, я принесу тебе голову юного таувина?
— Я не собираю чужие головы, не жру плоть. И, в отличие от тебя, не получаю удовольствия от смертей. Они — лишь путь к цели.
— Перестань, — укорил его шаутт. — Большего людоеда, чем ты, не сыскать за всю историю. Даже проклятый Тион, победивший тебя, не стал причиной большего числа смертей за все эпохи. Не думай остаться добросердечным, мой союзник. Ты не меньшее чудовище, чем я.
Герцог поразмыслил над этим, неохотно кивнул.
— Все эти жертвы стоят нового порядка.
Рукавичка снова осклабилась, показав зубы. Ее провалы глазниц выглядели зловеще в синем цвете, на мертвом лице.
— У меня, кстати, для тебя подарок.
Рукавичка снова встала со скамеечки и, приподняв полог шатра, окликнула одного из гвардейцев. Тот поднес большой сверток, явно ожидая этого зова, и демон, вернувшись, смел со стола бокал, бутылку вина, карты и письма.
— Театрально, — мрачно заметил герцог, недовольный тем, как поступили с вещами на столе. — Очень надеюсь, что оно того стоило.
Шаутт развернул плотную ткань, положив перед да Монтагом лютню. Не удержавшись, провел пальцем по металлическим струнам, вызвав слабый тоскливый, но в то же время мелодичный звук. Расхохотался, не сдерживаясь, видя лицо герцога.
— Наконец-то! Спустя годы мне удалось тебя удивить.
Его светлость взял музыкальный инструмент, подержал в руках, ловко, куда более ловко, чем Рукавичка, сыграл что-то краткое и совершенно незнакомое. Демон тут же скривился, точно у него заболели все зубы.
— Только не при мне! Я не в том состоянии, чтобы слушать старые сказки о любви! Хочешь играть, играй что-нибудь пошлое. Или веселое.
— Жажду истории.
— Вот тебе история, — шаутт наклонился над столом и заговорщицки прошептал. — Мальчишка-таувин добровольно отдал ее мне.
Герцог потрясенно покачал головой.
— Вот уж. Некоторых вещей никак не ждешь, но они находят тебя.
— Это поможет.
— Это не помешает. И не поможет им теперь. Что большая удача.
С этими словами его светлость встал, вытащил из ножен меч и с силой ударил по лютне, разваливая ее деревянный корпус.
Рукавичка и бровью не повела. Смотрела, как герцог старательно ломает ни в чем повинный музыкальный инструмент, отбрасывая деревянные куски на пол. Он освободил все четырнадцать струн, удивительно ловкими пальцами начал переплетать их между собой, толстые и тонкие.
— Боишься потерять? — с ехидством спросил демон. — Сделаешь браслет? Пояс? Оплетешь ножны?
— Придумаю что-нибудь, — герцог положил струны на стол, прикрыл их поднятой с пола картой. — Потом. У меня тоже есть для тебя сюрприз. Но гораздо более неприятный.
— Звучит зловеще, — будь у Рукавички глаза, она бы прищурилась. — И даже подозрительно.
— Идем.
Они отправились через лагерь, в сопровождении гвардейцев туда, где, на краю небольшого городка, стоявшего вдоль тракта, высились ряды торговых амбаров, в которых хранили зерно (теперь полностью выметенное на нужды армии).
