Один, как бы невзначай, подхватил топор: двуручный, тяжелый, с широким лезвием и массивным обухом. Другой, дабы полностью увериться в количестве людей, бесцеремонно вскочил на подножку фургона, заглянул за занавесь, увидел перепуганные лица детишек, не представляющих опасности.
— Ч-что вы д-делаете? — от волнения и испуга Джут стал заикаться.
— В общем так, — сказал заглянувший бородач. — Фургон мы забираем. Лошадей выпрягайте, скарб снимайте. Никого не тронем, если не станете валять дурака. Нам нужен только фургон. Вы — нет. Даже бабы. Честная сделка, как по мне. И щедрая.
— Вы не можете…
Бородач взял Джута за грудки, притянул себе, обнажая кинжал:
— Скажи еще раз, чего я не могу.
Джут промолчал и его отпустили.
— Еще жратва, — напомнил командиру тот, кто держал топор.
— Половину вашей еды. И у вас лошади, мул, телега. Будете рыпаться, мы перестанем быть добрыми. Кроме черномордого, — «дровосек» указал на Ремса, — я что-то не вижу среди вас бойцов. Ты хочешь драться за повозку, карифец?
Ремс даже не сделал попытки потянуться к рукоятке тесака. Сидел, как сидел, с лицом, на котором не отражалось никаких эмоций. Он не видел смысла вступать в бой, убивать людей, защищать то, что не было его собственностью. След оставляет отпечатки лишь там, где проходит богиня. А на этих несчастных милосердная не смотрела. К тому же, ее помощь уже оказана. Осталась лишь минута, прежде, чем последует наказание.
Джут опасливо, словно в любой момент ожидал удара, сполз на землю. Иста, негромко причитая, вытаскивала детей. Один разбойник шагнул к повозке Юзель и та, побелев лицом, все же нашла в себе силы процедить:
— Полезешь к моему добру, прокляну.
Дезертир хохотнул, пятерней прочесал бороду:
— Да не так-то и надо мне, мать. Но уговор. Половина снеди нам.
— Это ты не со мной договаривался. Да и нет ее зд…
Она прервалась, также, как и все остальные, услышав стук копыт. Спустя несколько томительных секунд появились всадники, и самый сметливый из пятерки солдат (в другое время стоило бы восхититься, сколь быстро он соображал) забыв о грабеже, бросился в кусты.
Воины в белых плащах с вышитым на них водоворотом, поднимая пыль, по двое подъехали к ним, ближайшие опустили короткие копья, нацелив их на всех мужчин. Четверо спешились, обнажили мечи и ринулись в лес, ловить беглеца.
Иста, от греха подальше, залезла под фургон вместе с детьми. По лицу Дапта было видно, что он бы не прочь присоединиться к жене Джута. Юзель лишь сплюнула, не ожидая от вновь прибывших ничего хорошего.
— Кто такие? — спросил воин с лохматыми, уже седеющими усами.
— А ты-то сам кто будешь? — Юзель ляпнула то ли со страху, то ли не подумав, тут же прикусила язык, а Дапт спрятал лицо в ладонях, тихонько застонал, решив, что из-за проклятущей бабки они все вляпались в куда большие неприятности, чем всего лишь миг назад.
Но вместо гнева среди солдат раздались смешки, и усатый, поглядывая на старуху с иронией, свойственной людям, увидевшим нечто забавное, сказал:
— Я командир «Снежных медведей», Фэрт да Кло. Так кто вы?
— Путники, добрый милорд, — зачастил Джут.
— А эти? — кивок в сторону четырех «дровосеков», старавшихся держать руки на виду и не дергаться, так близко от них были наконечники копий.
— Фургон они хотели наш отобрать, — прорезался голос у калеки Тока.
— Брешет, — тут же отозвался бородач.
— На чьей стороне воевал? — спросил у Тока молодой, совсем мальчишка, воин, рядом с командиром отряда.
— Не на вашей, милорд, — не стал отпираться тот.
— Где был?
— Мясорубка Ситоу, милорд.
Фэрт да Кло покосился на юношу, не сказал ничего, наоборот дождался легкого кивка и обратил все внимание на «дровосеков»:
— Назовите себя.
— Мы путники, милорд.
— Это я уже слышал, — в голосе звучало пренебрежение. — Проверьте.
Двое воинов покинули седла, направились к карете. Пока открывали дверь, рылись внутри, вернулась четверка бросившихся за беглецом.
С добычей.
Тянули его волоком, на землю тонкой струйкой текла кровь. Раненого бросили под копыта, и он лежал, негромко хрипя. В груди у него что-то булькало, столь неприятно, что Дапт покачал головой, а Джут вздрогнул. Ремс чуял, что совсем скоро этот человек умрет.
Все пятеро.
Очень скоро.
Так и случилось.
— Смотрите, милорд, — те, кто обыскивали карету, притащили совсем маленький, но тяжелый сундучок с уже сбитым замком. Ремс не смотрел в него, и так знал, запах золотых монет.
— Не только грабители, но и мародеры. И скорее всего дезертиры, — заключил Фэрт да Кло.
Один из плененных пытался возражать, подойти к командиру и тут же получил пяткой копья в лицо. Упал на землю с разбитым ртом. Седоусый посмотрел на молодого, словно чего-то ждал. И тот произнес негромко:
— Я герцог Эрего да Монтаг. И все это моя земля. А на моей земле действуют законы Горного герцогства, даже если край называется Ириастой. Связать их. В город. Повесить.
Когда дело было сделано, а приговоренные перекинуты поперек лошадиных спин, молодой владетель обратился к Джуту:
— Вы на моей земле. Вам не будут чинить бед, ибо мы несем порядок, и никто не терпит преступления. Куда направляетесь сейчас?
— На запад, милорд, — фермер кланялся так, что еще немного и голова отвалится.
— Еще полдня, и вы выйдете к Бродам Рыжегривой. Худшее место для мирных людей в наше время. Если хотите избежать битвы, поворачивайте севернее. Или же отправляйтесь в Хемт, туда же, куда едем мы. Там вас никто не тронет.
— Спасибо, ваша светлость, — они все поклонились.
И Ремс, старавшийся дышать неглубоко, чтобы не чувствовать смрада, идущего от герцога. Смрада, который не ощущали другие. Да Монтаг внимательно глянул на него, улыбнулся приветливо.
— Мутец. Добро пожаловать в мою страну. Вы редкие гости.
— Спасибо, ваша светлость.
— Мечтаю когда-нибудь побывать в вашем Храме. Много слышал о нем.
— Я тоже, ваша светлость.
— Говорят, что служанки Мири покинули его стены и оставляют следы. Это меня радует.
— Ваша светлость? — Он не понимал. Ни слов, ни других запахов, кроме смрада той стороны. Этот смрад… он скрывал все чувства, эмоции, смыслы, которые Ремс, обычно легко читал у других.
— Вы считаете, Мири приходит ко всем. Значит, и до меня когда-нибудь доберется.
Он просто поклонился, и герцог, благосклонно кивнув на прощание, унесся по дороге к далекому городу, оставив облако поднявшейся пыли.
