Вокруг Вира была свалка. Кошачья драка, без всякого порядка и разбора. Плотная, жесткая, без малейшей жалости. В ход шло все, от мечей, до кулаков и зубов.
Воины из всех отрядов, из разных герцогств, перемешались друг с другом. И, конечно же, убивали. Хрипя, рыча, потея, оскальзываясь на чужой и собственной крови. Часто слишком погруженные в схватку, не чувствуя боли от ран, пока силы окончательно не покидали их.
Рядом больше не было его людей. Тех, кто выжил в стенке на стенку, разметал бой. Унес далеко вперед или забыл позади. Рядом оставались лишь несколько человек. Некем командовать. Только драться.
Он рубил и резал. Бил щитом в лица или под подбородок, ломая челюсти, носы, выбивая зубы. А иногда, когда падал, по голеням, если те были не защищены. Все, как его учили. Все, как подсказывала память прошлого. Его задачей было дать себе хоть немного пространства, не оказаться сдавленным со всех сторон тисками стали.
Опасался он лишь укола случайной алебарды из-за голов врагов.
Ученик Нэ берег таланты, полагая, что время еще не пришло.
В жесткой собранной стойке, с щитом перед собой, по-бычьи наклонив голову, защищая лицо, он угадывал появление брешей в защите напирающего противника, прежде, чем они появлялись, и атаковал со стремительной практичностью.
Рядом с ним плечом к плечу дрались многие, и самым заметным среди них был высоченный (выше Вира), какой-то казавшийся из-за странной худобы (несмотря на полный темно-серый доспех) нескладным рыцарь. Точно богомол, отлитый из стали, он был вооружен массивным двуручным мечом.
Этим клинком воин орудовал легко, словно перышком, ничуть не обращая внимания на вес, держа в тесноте, во время ближнего боя, точно посох, широким хватом — за рукоять и клинок. Колол в лица, грудь, живот, подрезал бицепсы на руках и сухожилия на ногах, дробил кости противовесом и крестовиной гарды.
Его пытались повалить, взять числом, пробить доспех, смять армет[3], но он был точно морской утес, о который разбивались все волны.
Вир в краткие моменты видел, как великан, махнув страшным клинком, сносил головы целому ряду. А в другой раз проткнул человека, точно жука, и поднял его, кричащего на мече, к небу. Он работал с обстоятельностью крестьянина с цепом, которому предстояла долгая, нудная, тяжелая работа.
Воин вытянулся в струну, выбросив клинок вперед одной рукой, и тот прошелестел рядом с лицом Вира, отрубив чье-то запястье с секирой.
Тут же вернул меч к себе, закрылся широким лезвием, точно щитом, от укола полэкса, пнул ногой в сабатоне, выбивая колено, перехватил оружие за клинок двумя руками, ударив, как дубиной, бронированного солдата, пытавшегося зайти сбоку. Его феноменальная сила довольно быстро стала внушать ужас, и враги отшатывались от стального чудовища, пятились, желая оказаться как можно дальше, найти себе кого-то более похожего на человека, а не на выходца той стороны, пожиравшего всех, кто вставал у него на пути.
Именно этот воин, а не ученик Нэ, стал тем тараном, вокруг которого собирались солдаты. Они пробивались назад, к своим, туда, где уцелевшие баталии Дэйта и Дикая сдерживали натиск, и разворачивались свежие полки Ириасты, последний резерв перед Улиткой, чтобы вступить в бой и спасти положение.
Вир прикрыл рыцаря, поймав на щит арбалетный болт, который должен был влететь в нагрудник союзника. На несколько долгих томительных секунд онемела, почти отнялась левая рука. Великан заметил помощь, кивнул скупо и быстро. Его армет, поцарапанный, заляпанный чужой кровью, полностью скрывал лицо, забрало с десятком круглых отверстий не давало никакой возможности понять эмоции.
Все так же легко, одной рукой, он сместил Вира в сторону, убирая из-под падающего топора, шагнул в открывшуюся прореху, косым мощным движением разваливая человека на две неравные половинки, словно тот был не из плоти и костей, а из воска.
Вир получил скользящий удар по шлему. Тот даже не оглушил его, но заставил отшатнуться назад. Тут же кто-то сунул под подбородок корд, желая прикончить. Парень отбил тычок щитом, но отклонился еще сильнее, рухнул на спину, на чье-то тело, под ноги множества бойцов. Получил удар, еще удар, еще. В живот, под ребра и когда вставал на четвереньки, коленом в висок. Довольно ощутимо, даже несмотря на подшлемник и шлем.
Его выудили из толпы, подняли на ноги, хлопнули по плечам. Он даже не знал, кто. Кто-то из своих, заметивших, что союзник упал и пытается встать.
Дрался он. Дрался рыцарь. Дрались остальные. Битва на Четырех полях была в самом разгаре.
— Вы улыбаетесь, — Тэо уже несколько минут с удивлением наблюдал за невысоким капитаном наемников. Тот, поставив правую ногу на верхнюю часть укрепления, сложенного из бревен, где находились его арбалетчики, следил за битвой.
Винченцио Рилли скосил глаза на акробата, которого одели также, как и других стрелков отряда: черные штаны, коричневая куртка, зеленая лента на предплечье. Разве что кольчуги нет и от шлема Тэо тоже отказался.
— Есть такое, сиор. Радуюсь своей удаче.
Пружина понял.
— Что не оказались там? — он махнул вперед, на бесконечное пространство, где сходились и умирали люди. Он видел не много, но достаточно, чтобы понимать — дело движется не слишком хорошо. С последней линии обороны подняли резервы, и теперь они двигались к центру и правому флангу, чтобы помочь сражающимся.
Арбалетчик вытащил зубочистку, повертел ее в руках и, подумав, убрал обратно в карман.
— Совершенно верно, сиор. Удача наемника вещь хрупкая и ненадежная. Точно снежинка в жаркий летний день. Удержать и сберечь довольно трудно. Многие из моего цеха молятся ей ничуть не меньше, чем Шестерым. Мы суеверные люди, — последнее он сказал едва ли не с извинением в голосе. — Удача к нам заглядывает не всегда, но иногда везет. Пару дней назад мы едва не попали в переплет. А сегодня, спасибо сиору де Ровери, остались здесь, охранять вас.
— Меня? — удивился Тэо.
— Что поделать, сиор. Таков приказ человека, который платит нам деньги. Не лезть вперед, следить, если бой подойдет близко, и отступать к лесу. Не допустить, чтобы вам причинили вред. Каждый из нас благодарен вам всей душой, что мы можем хоть немного передохнуть. Мы не чураемся своей работы, но порой чудесно получать монеты просто за то, что стоишь на месте и в твоей шкуре не появляется новых дырок. Приятно, знаете ли.
Тэо промолчал и наемник с усмешкой, отнюдь не злой, спросил:
— Осуждаете?
— Моя жизнь долгие годы была связана с цирком. Я могу научить вас делать сальто и жонглировать. Умею танцевать на канате. Но ничего не понимаю в битвах, не был ни в одной из них. Я не могу осуждать тех, кто множество раз рисковал жизнью, когда сам я этого не делал.
— Золотые слова, сиор, — одобрительно кивнул капитан.
— Насколько все плохо?
Винченцио Рилли с равнодушием покосился на поле и ответил честно:
