— Хорошо, тзамас. Теперь я понимаю, почему Вихрь выбрал тебя. Не только из-за похожести. Отнюдь не поэтому.
— Я уже не так и похожа на нее.
— Глаза белые. Волосы тоже. Худее. Ниже. Но даже отпечаток смерти не мешает видеть мне, что ты почти копия Арилы. Я тебе не нравлюсь.
— А я тебе.
Довольная усмешка:
— Буду откровенна. Всю жизнь меня учили ненавидеть таких, как ты, и убивать вас. Если бы не Тион, никого из твоего племени не осталось бы уже после Мокрого камня.
Шерон опустилась на траву и Нэ, помешкав, села прямо на мокрый песок. Теперь их глаза были на уровне друг друга.
Почти на уровне.
— Почему ты тогда уступила?
Усмешка. Злая. С обидой. Глаза затуманились воспоминанием.
— Ему тяжело было не уступить.
— Зачем? — Шерон указала на меч. — Зачем ты это сделала?
— В тебе столько гнева, — эта странная старуха наконец-то позволила себе толику уважения, там, где оно казалось указывающей совершенно неуместным. — Ты его даже не знала. Относись к этому, как «лучше он, чем я». Убей я тебя, Вихрь бы не простил мне такого.
Она все еще продолжала проверять ее, но Шерон лишь повторила:
— Зачем?
Старуха подвигала губами, словно бы прикидывая, сколь откровенной она может быть.
— Вихрь стал куда мягче, чем прежде, во времена нашей молодости. Говорят, с возрастом люди черствеют, в нем же избыток человечности, раз он подбирает с земли каждого жучка и щадит его чувства. Потому что таково положение вещей, тзамас. Положение, о котором люди этой эпохи забыли, стоило лишь Катаклизму ударить по Единому королевству. Мир всегда был жесток, а мы и вы — вечные соперники. Вы, словно мясники, разбирали нас на куски, иногда живьем, и получали от этого дополнительную силу. Мы забирали ваши жизни, вселяли в мечи и обретали большую мощь и возможности. Такова участь пленных некромантов. Такова участь пленных таувинов. Так пошло со времен Шестерых, а может раньше.
Шерон тут же вспомнила сон. Смерть Мерк. Смерть Моратана. Надежду Мири, которую она почувствовала — что ее брат не успел заразить своих учеников идеей забирать жизни некромантов ради силы. И старания Милта оградить тзамас и таувинов от войны.
Возможно, у него это получилось. Но потом он ушел. Или умер. И началось то, о чем говорила Нэ.
— Объясни.
— С чего бы?
— Нам придется существовать рядом. Если только мы не убьем друг друга сейчас. Я должна понимать.
— Пусть Вихрь тебе объяснит, — отмахнулась Нэ. — Впрочем, он не таувин. Единственная картинка, которую он когда-то создал и награждал ею людей — это золотой карп, — усмешка. — Ты знаешь про нити?
— Да.
— Я никогда не видела их, но верю в то, что рассказал мой учитель. Это основа всех миров. Они сплетаются в ткань мироздания. Из мира, что раньше принадлежал асторэ, а теперь туда уходят такие, как я, нити, полные света от солнц и лун, тянутся к нам. В мир, в котором изначально не было ничего. А после, теряя свет, набираясь тьмы, отправляются дальше.
— На ту сторону.
— Да. Мы, таувины, однобоки. Мы — лишь свет, ибо черпаем только из одного мира.
Шерон внимательно посмотрела на Нэ и сказала жестко:
— Ты не несешь в себе свет, раз поступаешь так с другими людьми.
— В первый раз вижу чистюлю среди твоего порочного племени, — ядовитая издевка. — Если мечом таувина убить такую, как ты, то твоя сила, часть тебя, поселяется в нем. Мы можем черпать магию с той стороны через клинок. Это полезно. Для того, чтобы убивать шауттов или выживать рядом с той стороной. Или в ней. Некоторые таувины, по легенде, ходили туда и возвращались, благодаря мечам. Сила смерти защищала их от темных нитей.
— Ты тоже ходила?
— Нет. Никто из моего поколения. Катрин Золотая искра была последней из нас, кто смог уйти и вернуться. За сотни лет до моего рождения. Но такие, как он, — кивок в сторону страшного клинка, — помогали противостоять магии асторэ. Так что мы ловили вас время от времени и убивали. Как и вы нас. Война есть война.
— Ты знаешь, почему началась эта война?
Нэ равнодушно пожала плечами. Ей это было не интересно.
— Фэнико меч таувина. Но он полон света, а не тьмы. Я не чувствую в нем то, что ощущаю в этом клинке.
— Милосердие. Его имя Милосердие, тзамас. Все просто — нынешний владелец Фэнико не таувин.
— Этим клинком была убита Мерк. Ее душа там?
— Интересная теория. С чего она родилась в твоей голове?
— Я видела. Он показал мне, — она коснулась широкого розового шрама на левом запястье.
Старуха не поверила или ей было все равно.
— В любом случае, это дело прошлого. Сила, которую мы получаем от вас, не навсегда. Таувин сдерживает тзамас в клинке своей волей. Когда таувин умирает, клинок пустеет. Я знаю, о чем ты думаешь, — нехорошая улыбка.
— Нет. Не знаешь.
— Не хочешь убить меня, тзамас? Не поверю.
Шерон подалась вперед:
— Убив тебя, освободив его из этого плена, что получат идущие со мной? Возможно, ты — та, кто поможет нам больше всех? Я не рискну жизнями друзей ради того, кто уже мертв. Или того, кого ты считаешь мертвым.
— О. Он не мертв. Иначе ты бы просто не смогла подойти к клинку. Он знает тебя и допускает. Не собирается меня защищать, эдакий негодник.
— И все же он служит тебе.
Нэ отрицательно мотнула головой:
— Нет. Не служит. Мы заключили договор. Он, представь себе, знает, что поставлено на карту. Видел других. Видел, как уничтожили его герцогство. Я обещала, что мы сможем победить, если будем действовать вместе. Ты бы не стала?
— Стала. А после бы убила тебя.
Смех. Старуха посмотрела куда-то за сосны, словно заметив кого-то.
— Вполне допускаю, что такую попытку ты когда-нибудь еще сделаешь. Но не строй из себя суровую темную воительницу. Ты перепуганная девчонка из глухого захолустья нынешней эпохи, до сих пор не уверенная в себе. В тебе столько колебаний, правильно ли ты поступаешь? Обрекаешь тех или иных на смерть или на жизнь? Детские сомнения. Стараешься взвешивать каждый поступок на весах совести.
— Может быть, поэтому я и остаюсь человеком, не превращаясь в чудовище.
— Человеком… — губы болезненно скривились. — Я не слишком-то высокого мнения о большинстве человечества. Но, может, ты и права. Может, ты редкий зверь среди тварей тьмы, ибо умеешь лечить, словно таувин. Даже лучше. Я знаю, что ты сделала на Четырех полях и как спасала солдат. За это, без всякой иронии, я тебя уважаю.
Шерон очень удивилась:
