Наконец Анна сообразила, что двойные деревянные балки над ее головой используются в качестве своеобразной кладовки. В промежутке между каждой парой опор, поддерживающих второй этаж, имелся пятидюймовый зазор, и в одном углу корешком наружу лежала какая-то книга. Анна встала и вытащила ее. Это была старая тетрадь с обложкой из мягкой кожи, и, открыв ее, Анна обнаружила рецепты, записанные убористым аккуратным почерком. Наверное, тетрадь принадлежала бывшей владелице дома, Брен: то ли Маккензи намеренно оставил ее тут, когда увозил вещи старухи, то ли просто не заметил. Сборник рецептов ее бабушки был настоящим сокровищем, и особую ценность ему придавали воспоминания о том, как в детстве Анна готовила по нему вместе с матерью. Беря его в руки, она каждый раз ощущала, что чуть лучше узнаёт бабушку, умершую еще до ее рождения. Благодаря бабушкиным рецептам она чувствовала себя ближе и к матери, которой не было рядом бо́льшую часть ее жизни.
Наверное, записи Брен – такое же ценное наследство, и Анна мысленно отметила, что тетрадь обязательно нужно вернуть Старому Робби. Может, у него есть дети и внуки, которые будут готовить по рецептам Брен и вспоминать ту, кому принадлежала эта тетрадь. Жаль, если рецепты, собиравшиеся на протяжении многих лет, будут утеряны. На некоторых страницах Анна заметила рисунки, вероятно сделанные самой Брен, а на других – примечания еще более мелким и аккуратным почерком. Замечательная вещь, заслуживающая бережного обращения. Анна положила тетрадь на кофейный столик и доела тост.
Сил не было, и голова плохо соображала, но, понимая, что заснуть не сможет, Анна решила прогуляться. Минут десять – именно столько времени потребуется, чтобы дойти до конца деревни и вернуться назад, – входную дверь можно закрыть на щеколду, а внутреннюю – на ключ.
На улице Анна остановилась, задумавшись, куда пойти, налево или направо; резкий ветер ударил ей в лицо и растрепал волосы. Налево, решила она, – в ту часть Криви, которой она еще не видела. Утренний свет, в Лондоне тусклый и грязно-серый даже в такую рань, был чистым и ярким, хотя половина деревни все еще скрывалась в густой тени скалы. Начался прилив, и море, расцвеченное всевозможными оттенками лазури и бирюзы, плескалось у самого верха стенки набережной, скрывая свою силу за тихим шелестом волн. Анна сделала глубокий вдох, наполнив легкие соленым воздухом, и отправилась в путь. Она всегда просыпалась ни свет ни заря – настоящее благословение при ее работе. Посмотрев на часы, Анна поняла, что в той, другой жизни в это время она бы уже ехала в ресторан, на очередную долгую смену, где возможности контакта с внешним миром ограничивались редкими пятиминутными перерывами, когда она на пять минут выскакивала в переулок и вставала рядом с мусорными контейнерами. Но с этим покончено, и она больше никогда туда не вернется.
Проходя мимо домов, Анна внимательно разглядывала их, с удивлением отмечая, что в нескольких местах, где скала была не такой крутой, бетонные ступеньки между домами вели к другим домам, построенным прямо за ними. Еще она увидела сады – настоящее царство полевых цветов на участках поросшей травой земли на пологих склонах; здесь росли синие колокольчики, отважные белые маргаритки, фиолетовые вика и чертополох, а еще жизнерадостный желтый цветок, названия которого Анна не знала. В дальнем конце деревни, сужавшейся под натиском нависавшей скалы, дома выглядели иначе: маленькие, преимущественно одноэтажные или с дополнительными окнами в мансарде. Фасады с окнами смотрели не друг на друга, а на суровый океан. Размерами они все равно превосходили «Счастье рыбачки», но ненамного, и Анна пыталась представить себе, какими они были внутри, когда их построили. Убогими, тесными, холодными и сырыми. «Просто удивительно, к чему привыкают люди, – подумала она. – И в каких условиях выживают».
Теперь в этих домах, похоже, никто не жил – по крайней мере, круглый год. Почти у всех в окнах висели объявления, предлагающие летний отдых, – любопытным туристам, которые, подобно ей, забрели столь далеко, чтобы их прочесть. Скала возвышалась прямо за домами, напирала, словно невоспитанный незнакомец в толпе. Кое-что еще показалось Анне странным – чего-то не хватало, и она никак не могла понять, чего именно, пока не посмотрела вверх и не заметила, что в небе над ней не кружат чайки. Даже морские птицы сторонились этого места.
Она уловила слабый прелый запах. Снова взглянув на скалу, Анна увидела, что она испещрена шрамами, старыми отметинами, где трава и земля сползли, обнажив камень. Дома внизу выглядели заброшенным. Окна с занавесками в одном из них затянуло паутиной, а глухую стену прикрывал синий брезент, края которого трепал утренний ветерок. Под ним болтался оторвавшийся кусок ржавого водосточного желоба.
В самом конце деревни, где скала выдавалась в море и склон был таким крутым, что на нем могли только гнездиться птицы, Анна увидела поросшую травой небольшую площадку, окруженную низкой каменной стеной. Там стояли три скамейки. Анна выбрала ту, с которой открывался вид на всю деревню, уже сверкавшую яркими красками в лучах восходящего солнца. Перед ней высился столб – часть общественной сушилки. У края волнолома прямо из бетонной дорожки торчали толстые деревянные стойки с натянутыми между ними веревками, на которых раньше развешивали рыболовные сети – для просушки или ремонта перед началом сезона. Теперь здесь в хорошую погоду сушили белье, и сегодня, несмотря на ранний час, в некоторых местах уже висели на прищепках простыни и одежда. Анна сидела, наслаждаясь запахом моря и плеском отступающей воды, как заметила фигуру, направляющуюся по дорожке вдоль берега в ее сторону. Сердце ее замерло – она испугалась, что это Дуглас Маккин. Избежать встречи с ним она никак не могла, а начинать день с очередного его выговора Анне совсем не хотелось. Но приглядевшись, она поняла, что это женщина – с седыми волосами, пушистым облаком окружавшими ее морщинистое лицо. Шла она быстро и уверенно, явно по делу. Поравнявшись с местом, где сидела Анна, женщина улыбнулась и кивнула, но не замедлила шага. Рука с узловатыми пальцами ухватилась за столб, к которому были привязаны веревки, и женщина дважды обошла его.
– Традиция, – объявила она, описывая круги. – Видите? Южный полюс. Северный полюс. Нужно обойти два раза.
– Да, я… – ответить Анна не успела, потому что женщина снова улыбнулась ей и удалилась туда же, откуда пришла.
Присмотревшись к столбу, Анна увидела, что на одной его стороне написано «Северный полюс», на другой – «Южный полюс». Оставалось непонятным, почему его нужно обходить дважды.
Когда она снова посмотрела в сторону моря, женщина уже исчезла из виду. Анна тоже пошла назад, но гораздо медленнее, и вскоре вышла из тени скалы. Лучи утреннего солнца освещали подвесные кашпо и пивные бочонки у дверей, превращенные в клумбы; ярким цветам в них соленый морской воздух, казалось, шел только на пользу. За штакетником дома с высокой террасой она увидела куст красивых алых роз.
С моря донесся шум двигателя. От пирса отчаливала моторная лодка. В ней находились два человека, в одном из которых Анна узнала пожилую женщину, дважды обходившую Северный и Южный полюс Криви. Человека за штурвалом Анна не разглядела, было слишком далеко, но, когда лодка взяла курс на Гарденстаун, он повернулся и махнул рукой. Анна не поняла, кому предназначается этот жест, ей или кому-то другому, невидимому, но на всякий случай помахала в ответ.
