– Что это было? – спросил Флинт, пока они шли к лифту.
– Элементарно, простите мне такое клише. Пятнышко графита под ногтем большого пальца.
– Нет. Я имею в виду, почему вас интересует портье?
– Надменность. Это болезнь, распространенная среди портье в элитных многоквартирных домах. Время от времени я сбиваю с них спесь.
Флинт начал замечать кое-что интересное в Джозефе Спекторе. «Старик», казалось, становился старше или моложе в зависимости от того, с кем он разговаривал. В зависимости от того, что в данный момент давало набольшее преимущество. Это была тонкая, почти незаметная трансформация, но чертовски эффективная. Его плечи откидывались назад, позвоночник выпрямлялся. Он вырастал на три дюйма или около того в высоту. Но что еще более тревожно – даже его лицо становилось моложе. Складки исчезали, а бледные глаза становились глубже. Трость с серебряным наконечником превращалась в не более чем стильный аксессуар.
А иной раз он сморщивался и усыхал, и его физическая слабость становилась еще более выраженной. В его голосе могла даже появиться неприятная дрожащая нотка. Поистине поразительно. Он мог постареть на десятилетия на ваших глазах. Во многих отношениях это был самый захватывающий его трюк, который Флинт когда-либо видел.
Мальчишка-лифтер выглядел так, будто сбежал из дорогого американского отеля. На нем была красная униформа с золотой отделкой, а на голове – маленькая шляпа-таблетка, закрепленная на подбородке ремешком. Ему было лет шестнадцать, и он весело покачивался на носочках, впуская двух джентльменов в свои владения.
– У вас здесь живут друзья? – дружелюбно спросил он, когда они направились наверх.
Флинт посмотрел на мальчика и сжал челюсть. Спектор же был куда более разговорчив:
– Мы пришли навестить джентльмена, который живет на четвертом этаже. Мистера Стенхауса.
– Ааа, – сказал мальчик. – Ну, это все объясняет.
– Что объясняет? – резко спросил Флинт.
– Вы пришли забрать его, да? Я всегда говорил, что он чокнутый.
– Почему вы так говорите?
– Он… как это называется? Затворник. Боится мира и всего, что в нем есть. Как такой человек выживает в Лондоне, мне невдомек.
– Как вас зовут, молодой человек?
– Пит Хоббс, сэр.
– И как долго вы здесь работаете?
– Около года, сэр.
– А есть что-нибудь конкретное, что вы можете сказать нам о его поведении?
Пит Хоббс прищурил глаза и посмотрел вдаль, изображая глубокую задумчивость:
– Он очень закостенел в привычках. Например, на прошлой неделе мы пригласили ребят для ремонта лифта. Черт возьми, можно было подумать, что это конец света. Мистер Стенхаус был в ярости и громко жаловался на стойке дежурного на неудобства.
– Что-нибудь еще?
– Скупой, не любит давать чаевые. Играет на своей чертовой скрипке в любое время суток, простите мне мой французский.
Флинт и Спектор обменялись шутливыми взглядами.
– И это все? – уточнил Флинт.
– При всем уважении, сэр, я думаю, этого вполне достаточно.
Лифт с грохотом достиг места назначения. Пит открыл дверцу и стоял в ожидании, пока его пассажиры выйдут. Уже собираясь уходить, Спектор протянул ему полкроны.
– Очень мило с вашей стороны, сэр, – сказал парнишка. – Благослови вас Господь.
– Ну, что вы думаете? – тихо спросил Спектор у Флинта, пока двое мужчин шли бок о бок по коридору.
– Я думаю, что этот Стенхаус – подходящий кандидат на лечение у Риса.
Они постучали в дверь квартиры 408.
– Кто это? – спросили изнутри.
– Инспектор Флинт, сэр. Скотланд-Ярд.
Дверь приоткрылась. Человек, который их встретил, пациент А, оказался совсем не таким, как ожидал Спектор. Во-первых, он был высоким. Все эти разговоры об эмоциональной хрупкости навеяли Спектору образ крошечной фигуры, шмыгающей среди теней. Но парень оказался выше шести футов ростом, слегка сутулым и угловат. Он был таким же мрачным, как и здание, где он обитал.
Его лицо, круглое, как обеденная тарелка, было довольно красивым, но без изюминки. Такое лицо мог бы нарисовать маленький ребенок, если бы ему поручили изобразить супергероя или кинозвезду. Но ему не хватало четкости и выразительности, а близко посаженные темные глаза слишком часто моргали.
– Полиция? Что вам нужно?
– Полагаю, вы были пациентом доктора Ансельма Риса?
Стенхаус резко вдохнул.
– Были…’ – повторил он.
– Да, боюсь, что с доктором Рисом кое-что случилось. Его убили.
Какой бы реакции Спектор ни ожидал, она не последовала. Стенхаус просто посторонился, чтобы пропустить их в квартиру.
– Мне жаль сообщать вам эту новость, сэр, – продолжил Флинт. – Это случилось прошлой ночью.
– Убили, – повторил Стенхаус, произнося это слово с почти осязаемым наслаждением.
– И поэтому естественно, нам нужно опросить всех пациентов покойного доктора. Чтобы получить представление о том, кто мог хотеть ему зла.
И тут плотину прорвало: Стенхаус испустил поток неудержимого многословия:
– Джентльмены, вы должны меня извинить, я не привык принимать посетителей в такой час, и новости, которые вы принесли, не только шокируют, но и сильно беспокоят меня, это ужасное преступление, чудовищное, и я хочу, чтобы вы знали, что я сделаю все возможное, чтобы помочь вам поймать этого мерзавца, что угодно, только попросите; понимаете, доктор Рис был для меня героем, кумиром, единственным человеком, которому я мог доверить свои мечты, секреты и ужасы своего несчастного мозга…
Флинт прервал его:
– Это случилось вчера ночью, около полуночи. Где вы были в это время?
Стенхаус замер.
– Около полуночи, – повторил он. Это повторение звучало как тревожный тик. – Я был здесь в полночь. В постели.
– Есть кто-нибудь, кто мог бы это подтвердить?
У Стенхауса дернулось веко:
– Что вы хотите этим сказать? Я говорю вам правду. Я был здесь, в постели. На самом деле, я… – Тут он запнулся.
– Да? – Спектор внимательно посмотрел на него.
– Незадолго до двенадцати я… позвонил по телефону.
– Что вы можете рассказать нам об этом звонке?
– Меня уже долгое время мучают кошмары. Но не обычные. Я боюсь сумерек. А доктор Рис помогал мне справиться со страхом. Вчера вечером я лег спать около одиннадцати. Мне приснился особенно тревожный сон, от которого я проснулся около половины двенадцатого. Меня так это расстроило, что я сразу же позвонил самому доктору. Признаюсь, это было импульсивно с моей стороны. Но мне нужно было с кем-то поговорить.
