– Итак, вы говорили с доктором в половине двенадцатого. И как он вам показался?
– Совершенно нормальным. Он был немного возмущен тем, что я позвонил ему так поздно, что, признаюсь, вполне объяснимо.
– Итак, еще раз, – сказал инспектор, – у вас нет способа доказать, что вы были здесь один весь вечер?
Стенхаус был оскорблен:
– Вы можете спросить у лифтера Питера. Он скажет вам, что я вообще никуда не выходил.
– Ну, он скажет нам, что вы не ездили на лифте. Но, конечно, в таком большом современном здании, как это, есть и лифт, и лестница?
Стенхаус произнес сквозь зубы:
– Тогда поговорите со швейцарами. Или с ночным дежурным. Они скажут вам, что я никуда не выходил. Что я был здесь всю ночь. И кроме того, у вас должна быть запись телефонного звонка.
Флинт кивнул.
– Пожалуйста, не поймите неправильно, – произнес он неожиданно примирительным тоном, – нам просто нужно установить все факты. Я не хотел вас обидеть.
– Вам следует быть осторожным в том, как вы разговариваете с людьми. Из всех людей на свете я бы никогда не сделал ничего, что могло бы навредить доктору Рису. Воистину, он был единственным, кто мог бы мне помочь. Он был благородным человеком, как и все жители Вены. Я был там однажды с оркестром. Чудесный город.
– Ваш телефонный разговор, – перебил Спектор, возвращая разговор в нужное русло, – можете ли вы рассказать нам что-нибудь конкретное из того, что сказал вам доктор? Что-нибудь необычное или выделяющееся?
Стенхаус погрузился в размышления:
– Он укорил меня за столь поздний звонок. Но согласился, что сам сон интересен. Записал его, чтобы мы обсудили эту тему позже. И пригласил меня зайти завтра – то есть сегодня.
– И что это был за сон?
– Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?
Спектор смущенно улыбнулся:
– Просто праздное любопытство. Я уверен, что это не имеет никакого отношения к делу.
– Этот сон касается только меня и доктора Риса. Я не хочу обсуждать его с вами. И вы не можете принудить меня к этому без ордера.
– Даже с ордером, – добавил Флинт, – я думаю, нам будет трудно.
– Хорошо. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое. Я неважно себя чувствую.
– Вы недавно делали ремонт, мистер Стенхаус? – спросил Спектор, оглядывая квартиру. Его взгляд привлек маленький круглый будильник у окна. Любопытное место для него, подумал он. Стенхаус склонен засыпать у окна?
– Ремонт? С какой стати?
– Мне показалось, что я чувствую запах краски.
– Обонятельная галлюцинация, – ответил Стенхаус. – Здесь вам может помочь психиатр.
Флинт и Спектор вскоре покинули квартиру, как раз когда Стенхаус угощался скотчем с подноса на шкафчике рядом. Стенхаус выпил его одним залпом, и когда он поставил стакан на место, тот не зазвенел, а тихо приземлился на мягкое резиновое покрытие.
Когда они выходили из Дюфрейн-Корт, Флинт заглянул на стойку дежурного.
– Вчера вечером была ваша смена? – спросил он портье.
– Моя, – ответил Ройс.
– А вы видели Флойда Стенхауса в течение вечера?
– Мистера Стенхауса? Не было такого.
– Он вообще не спускался в холл?
– Я не видел. Насколько я помню, в тот вечер он выступал на концерте. Он вернулся домой около десяти часов.
– Он сразу поднялся к себе?
– Да, сэр.
– И больше не спускался?
– Нет, сэр.
– Есть ли другой способ, которым он мог бы незаметно выйти из здания?
– Я бы сказал, что нет. Он должен был бы пройти через кухню либо через прачечную. Там бы его заметили. Я знаю, что в этих двух комнатах всю ночь работал персонал.
Флинт удовлетворенно кивнул. Они вышли из здания.
– Итак, что у нас есть? – задал вопрос инспектор.
– Несколько разрозненных нитей. Например, картина Бенджамина Тизела, которую, очевидно, украла Делла Куксон, хотя мы понятия не имеем, как именно она утащила ее у всех из-под носа.
– Ммм. А что насчет всей этой ерунды с Человеком-змеей?
– Трудно сказать. Сходство между двумя смертями трудно игнорировать, даже если их разделяют страны и десятилетия. Но пока мы не узнаем больше о деле Змеи, будет трудно что-то понять. Например, вы не думали о том, что у этого человека могли остаться родственники, которые могли винить Риса в самоубийстве бедняги?
– А как насчет того, что сказала Лидия? Как вы думаете, ее отец был достаточно умен или безумен, чтобы осуществить подобный план самоубийства?
– Честно говоря, нет. Но я и раньше ошибался. – Спектор зашагал дальше.
– Тогда что дальше? – спросил Флинт через некоторое время. – Делла Куксон?
– Пока нет. Мы встретились с пациентом А. Мы оба виделись с пациенткой В. Пришло время встретиться с пациентом С, как вы считаете?
Глава VIII. Пациент С
– Печальная правда заключается в том, – начала Розмари Уивер, – что мой муж в последнее время просто сам не свой.
Они сидели у нее в гостиной с оливково-зеленой отделкой и сырой и затхлой атмосферой, и Джозеф Спектор подумал, что он едва ли видел более уродливую комнату в своей жизни. Уиверы жили в Хэмпстеде, по случайному совпадению всего в паре улиц от Бенджамина Тизела.
Розмари Уивер, улыбаясь, разлила чай. После унылого утра день выдался солнечным и бодрящим. Прошедший ночью дождь оставил в воздухе прохладную свежесть.
– В каком смысле «сам не свой»? – спросил Спектор.
– Тихий. Подавленный. А в последнее время он признался мне в том, что испытывает странный страх.
– Это какой?
Она наклонилась вперед. И понизила голос до шепота:
– Что он может потерять рассудок.
Спектор и Флинт переглянулись.
– Могу вас заверить, – упорствовала Розмари, – что я сама никогда в это не верила. Клод всегда был подвержен тревоге. А в последнее время у него столько забот.
– И поэтому он начал консультироваться с доктором Рисом?
– Это предложила я. Я занимаюсь делами мужа. И я организовала их знакомство. И внимательно слежу за его успехами.
– Ваш муж когда-нибудь проявлял то, что можно было бы назвать склонностью к насилию?
Миссис Уивер откровенно рассмеялась:
– Джентльмены! Мой муж – самый доброжелательный человек на свете. Пусть эти его романы не вводят вас в заблуждение. Он ловко умеет нагнетать ужас и страх, но в реальной жизни это хорошо воспитанный английский джентльмен. Довольно застенчивый и непритязательный. Он не любит быть в центре внимания.
