– Симмонс? Люси Леви только что упоминала о нем. Кто он такой?
– Эдгар? О, да просто актер средних лет. Они все похожи друг на друга, вы не находите?
– И он исчез?
Она позволила вопросу повиснуть в воздухе:
– Исчез – это такой мелодраматический термин.
– Вы предпочитаете слово «пропал»? Его больше здесь нет, вы это хотите сказать?
Она посмотрела на него с выражением ангельского терпения на лице. В этот момент ей бы подошла роль монахини:
– Да, Джозеф. Именно это я и пытаюсь сказать.
– И когда вы видели его в последний раз?
– О, с неделю назад. Он вечно здесь ошивался. А потом внезапно исчез.
Спектор улыбнулся:
– Думаете, свинтил? У одной из его куколок, должно быть, оказался ревнивый муж.
– Возможно. Но на самом деле, я просто хочу сказать, что у нас, театралов, нет ничего, на что мы могли бы по-настоящему положиться. Ничего осязаемого. Ты можешь быть на пике славы, сходя со сцены, а на следующий день ты уже на свалке. Это может произойти так быстро.
– Вы хотите чем-то поделиться со мной, Делла?
– Нет, – гоготнула она, – я просто становлюсь сентиментальной. Забавно, что убийства так действуют на меня.
– У вас впереди феноменальная карьера и долгие годы на сцене. Вам нечего бояться.
Делла посмотрела на него, улыбаясь, и ничего не ответила.
На туалетном столике Флинт заметил потрепанную книгу. Надпись на корешке гласила: «Кровавый обряд» Клода Уивера.
– Вы знаете Клода Уивера? – спросил он, схватив книгу.
– Мм? Нет, нет. Просто поклонник. А что?
Последовала неловкая пауза, после чего Спектор сказал:
– Клод Уивер тоже был пациентом доктора Риса.
– Что ж, – сказала Делла невозмутимо, – вот это да. Нет, я никогда не встречалась с ним.
– А как насчет Флойда Стенхауса? – произнес Флинт.
Ее взгляд метнулся в их сторону:
– Флойда? А что с ним?
Инспектор нахмурил брови:
– Вы его знаете?
– Мы давно знакомы. Я бы не сказала, что знаю его…
– Но вы встречались с ним раньше? – заговорил Спектор мягким тоном.
– Это было давно…
– Когда? – настаивал Спектор.
– В юности.
– Так вы друзья детства? И каков же он был в юности?
– Я не могу вам сказать. Мы не были близки.
Чувствуя, что исчерпал это направление, Спектор подошел к Делле поближе.
– Я собираюсь научить вас магии, – сказал он с улыбкой, – если позволите.
Делла растерянно посмотрела на него.
– Вот, – продолжил старик. Он достал из навесного шкафа три одинаковые белые кружки и поставил их на столешницу друг за другом.
Он достал из кармана маленький красный резиновый мячик. Бросил его через комнату Делле, которая поймала его своими наманикюренными пальцами.
– Положите мячик под одну из кружек, – проинструктировал он. Она подняла среднюю кружку и положила под нее мяч.
– Теперь, – продолжил он, отвернувшись, – я хочу, чтобы вы меня обманули.
В течение секунд двадцати Делла передвигала кружки. Спектор, повернувшись спиной и закрыв глаза, слышал звук трения фарфора о дерево. Флинт наблюдал за всем этим, не говоря ни слова.
– Все, – сказала Делла.
Спектор повернулся к ней без улыбки и заговорил:
– Я никак не могу знать, под какой кружкой находится шарик? Я не мог этого видеть?
Делла кивнула.
– Тогда приготовьтесь удивляться, – сказал он, подавшись вперед, и поднял кружку слева, показав резиновый шарик под ней. – Возможно, вы думаете, что это обычная удача? Очень хорошо. Давайте повторим эксперимент, ладно?
Они проделали эту процедуру еще дважды, пока Спектор стоял лицом к стене, а Делла меняла кружки местами. Каждый раз Спектор находил шарик.
– Как и все остальные способы чтения мыслей, – объяснил он, – это старое доброе мошенничество. Когда я взял кружки в руки, то заметил, что хотя они совершенно одинаковой формы и вида, каждая из них обладает чем-то, что отличает ее от собратьев. У одной есть небольшой скол на ободке. У другой на ручке трещина с волосок. А нижняя сторона третьей слегка обесцвечена, как будто ее слишком долго держали перевернутой на солнце. Невооруженным глазом этого почти не видно, особенно в тусклом свете гримерки, но если потренироваться, то можно легко замечать такие вещи. И если бы не эти детали, нашлось бы что-то другое.
В любом случае, я расположил их под таким углом, чтобы свести к минимуму вероятность того, что вы заметите изъяны. Я стоял так, чтобы моя тень падала на потускневшую кружку; даже если бы вы заметили обесцвечивание, ваш глаз убедил бы ваш мозг, что во всем виновата тень. К тому же я просто повернул сколотый ободок и треснувшую ручку так, чтобы они смотрели в мою сторону. Когда я попросил вас положить шарик под одну из кружек, врожденное психологическое стремление к симметрии подсказало, что это будет средняя кружка. Если бы оказалось иное, это не имело бы значения. Я всегда точно знал, где находится мячик. Конечно, я не мог полностью исключить возможность того, что вы можете заметить тот или иной из этих незначительных изъянов, когда будете переставлять кружки. Но я художник: я был готов рискнуть. Ну вот и все. Довольны?
– Не совсем, – ответила Делла. – Это такая унылая разгадка. Я надеялась на что-то более захватывающее.
– Но ведь это и есть магия, моя дорогая. Взять обыденное и сделать его чудесным. И все же этот фокус учит нас кое-чему о восприятии. Неважно, насколько хитрой вы себе казались, я всегда был на шаг впереди. Возможно, вы думали, что обманываете меня. Вот только все это время я обманывал вас.
Она улыбнулась ему, но как-то жестко и без юмора. Только губами, но не глазами.
Когда они выходили из «Граната», Флинт остановился, чтобы прошептать Спектору на ухо: – Почему вы подняли такую шумиху вокруг Эдгара Симмонса? Я никогда раньше не слышал его имени.
– Я всегда настороженно отношусь к именам, которые встречаются несколько раз в разных контекстах…
– Не отвлекайтесь, Спектор, – предупредил его Флинт. – Ваша главная цель – Ансельм Рис. Не забывайте об этом. Я не хочу, чтобы вы зашли в тупик, разыскивая какого-то актеришку. Они небось исчезают время от времени?
– О, конечно, исчезают, – поспешил согласиться Спектор, – но обычно, когда это происходит, никто о них не помнит.
Они прошли через сцену, где Люси Леви репетировала реплики. Реплики были не ее, а Деллы. Очевидно она очень хотела заполучить главную роль.
