Флинт наклонился вперед, опираясь на локти, явно испытав интерес:
– В переулке за Дюфрейн-Корт?
– Именно. Этот парень, Ройс, не так уж плох, знаете ли. Он время от времени приносит мне еду, ну, и еще по мелочи. В общем, я был там вчера вечером, когда началась стрельба.
– Вы кого-нибудь видели?
– Только вас, сэр. И леди. Я спал, когда ваш крик разбудил меня. Я встал, чтобы посмотреть, что происходит, и тогда этот ублюдок выстрелил в меня.
– Пуля из револьвера задела ему руку, – объяснил Спектор, – и что вполне естественно для человека, которого только что подстрелили, Билл поспешил скрыться.
Флинт застонал:
– То есть это вы были тем человеком, которого я видел выбегающим из переулка?
Билл угрюмо кивнул:
– Врачи говорят, что ничего серьезного с рукой не случилось, по крайней мере, могло быть и хуже.
– Вы видели, кто стрелял?
– Нет. Я был в переулке, когда почувствовал укус, как от пчелы. А через долю секунды услышал выстрел. Я испугался, сэр. И побежал.
– И куда вы побежали?
– В больницу, сэр. У меня было сильное кровотечение.
Флинт немного смягчился:
– Надеюсь, врачи отнеслись к вам доброжелательно?
– Они были очень любезны, сэр.
– Но вы не знаете, кто нажал на курок.
Нищий покачал головой.
– Насколько известно мистеру Харперу, – добавил Спектор, – во дворе были только вы и Делла Куксон.
– Толку в этом нет. Кто-то же выстрелил.
– Конечно, кто-то выстрелил. Но кто бы это ни был, это точно был не Билл. И никто не проходил через переулок.
– Ну и что же нам остается?
Спектор вздохнул и повернулся к Биллу. Протянул ему фунтовую банкноту:
– Идите и купите себе что-нибудь поесть, старина.
Старик ускользнул так же быстро, как и появился. Словно еще один фокус Спектора. Затем Спектор переключил внимание на Флинта:
– Составить схему последовательности событий, подобных тем, что вы пережили прошлой ночью, – довольно сложная задача. Настолько они размыты и субъективны. Настолько зависят от интерпретации отдельных людей. Но для вас, инспектор Флинт, я попробую.
Со стопкой чистой бумаги и ручкой, полной чернил, старик начал набрасывать хронологию событий.
Флинт с сопровождающими прибыли в Дюфрейн-Корт в семь тридцать вчерашнего вечера. Между восемью и девятью часами вечера Пит Хоббс был убит, а его тело бросили в лифт. Но лифт не останавливался нигде между первым и четвертым этажами и не поднимался выше четвертого этажа. Пятый этаж в любом случае пустует. Набросав место действия, Спектор перешел к самому инциденту:
– Что мы знаем о стрелявшем во дворе?
– Ничего.
– Мы знаем, во что он стрелял?
– Пока нет. Но, скорее всего, в меня.
– Зачем ему это делать? Разве не лучше было бы просто убежать? Стрелять и промахнуться – ненужный риск.
– А вы как думаете?
Спектор не ответил. Вместо этого он сказал:
– Мы знаем, почему Делла Куксон была там?
– Она утверждает, что пришла занять денег у Стенхауса.
Спектор изогнул бровь.
– У Стенхауса? – задумался он. – Возможно, мне стоит поговорить с ней еще раз.
– Если хотите. Если вы думаете, что это поможет. Но Делла не могла спустить курок. Вспомните отпечатки пальцев. Делла не была в перчатках в ту ночь, так что ее отпечатки должны были быть на револьвере, если из него стреляла она.
– Если только… – задумчиво добавил Спектор, – не было какой-то хитрости. Есть один способ, которым Делла могла произвести выстрел. Для этого потребовалось бы использовать два револьвера. Она могла надеть пару перчаток, выстрелить из револьвера на мгновение раньше, используя что-то для подавления звука – подушку, например, – а затем положить оружие на землю в ожидании, когда его обнаружат. Затем она могла снять перчатки, достать второй револьвер и выстрелить из него в воздух – красиво и громко, – и снова положить его в сумочку. Выйдя на улицу и обнаружив дымящийся револьвер, вы, естественно, предположили, что это тот самый, из которого только что стреляли. А отсутствие отпечатков пальцев, казалось бы, оправдывает Деллу.
– Вы же не думаете, что я куплюсь на эту чушь? Конечно, я обыскал ее сумку, и там не было второго револьвера.
Улыбка Спектора была искренней:
– Тогда она могла избавиться от него в другом месте. Нет, инспектор. Я не жду, что вы купитесь на эту чушь. Вот только мое хобби – объяснять необъяснимое.
– Как бы я ни старался, помоги мне Бог, я все еще не могу понять, как мисс Делла Куксон вписывается в это дело.
– И я. Ну что ж, попытаемся распутать еще одну нить в этой запутанной паутине. Кстати, я немного почитал о клептомании, – продолжил Спектор. – Это действительно интересная тема. Как правило, это скорее симптом, чем причина, знаете ли. Считается, что «сопутствующие травмы» являются корнем заболевания. То, что обычно обнаруживают у клептомана, вовсе не является архетипическим наслаждением от воровства. Совсем наоборот. Скорее, вор мучается от этих позывов, это почти физическая необходимость. Когда он сталкивается с неким предметом, он просто обязан его заполучить. Но его будет мучить чувство вины. Пациент словно одержим демонами. Это неконтролируемая компульсия, нарастающее давление в мозгу. И успокоить его можно только воровством.
Есть несколько заблуждений по поводу этого заболевания: клептоман не ворует ради личной выгоды. Он ворует просто потому, что не может не воровать. Также он не крадет из вражды или злобы. Кража для него едва ли является осознанным действием, и единственная эмоция, связанная с ним, – это чувство вины. Обычно предметом кражи становится какая-нибудь бесполезная вещь. Довольно редко похищается что-то действительно ценное. Денежная стоимость предмета не имеет никакого значения.
После этой небольшой лекции Спектор изучал лицо Флинта, как бы пытаясь оценить, насколько инспектор понял его аргументы. Затем он продолжил:
– Во время моих путешествий несколько лет назад я случайно посетил музей в Генте, в Бельгии. Там есть замечательная серия портретов Теодора Жерико. Им уже более ста лет, но они по-прежнему проникновенны. И прекрасны. В намерения Жерико входило создать ряд портретов, изображающих клинические модели различных душевных заболеваний. Он написал десять пациентов психбольницы Сальпетриер, и каким-то образом ему удалось передать душу каждого несчастного. Это большое достижение. Но есть одна особенная картина – «Портрет клептомана», которая преследует меня в последнее время. Это жесткое, непокорное лицо. Измученная тупость в глазах. Он ни на что не смотрит. И все же чувствуется такая мука! Жерико был одним из первых, кто изобразил душевнобольных такими же людьми, как вы или я. За поведенческими особенностями он увидел хрупкость, деликатность. Человечность. Я часто думаю об этом портрете.
