– Ханан держится особняком. Не знаю, что он думает о Колисе, но вряд ли в восторге от того, что почувствовал. Бель будет для него угрозой. Других Первозданных обеспокоит вероятность, что с ними тоже может что-нибудь случиться.
– Такое будет с каждым богом, которого я верну?
– Хороший вопрос, – встрял Сэйон. – Наверное, нет? Разве бог не должен быть уже подготовлен к этому? Возможно, ему суждено вознестись.
– Согласен, – сказал Никтос. – Хотя мы не можем быть уверены, когда толком не представляем, как такое возможно.
– А почему бы и нет? – размышляла я. – Смерть есть смерть. Жизнь – есть жизнь. Разве боги и смертные не похожи в этом отношении?
Никтос приподнял уголок губ, и я потерялась в этой улыбке. Но она слишком быстро погасла.
– Это не так. Боги – совершенно иные существа, и на Вознесение требуется очень много силы. Очень много. – Он встал и взял тазик. – Тарик или его спутники что-нибудь тебе говорили?
Пока Никтос убирал тазик и полотенце на стол, я вспоминала, что они сказали мне, и мои мысли перекинулись на тех, кого они принесли в жертву.
– И что? – повернулся ко мне Никтос.
– Как ты и сказал после того, как узнал об искре, они, скорее всего, искали в Ласании меня. Или же всплеск силы. Они говорили, что поняли: это меня защищали викторы.
– Викторы. – Никтос посмотрел на Сэйона и покачал головой. – Я давно о них не слышал.
– Я тоже. – Сэйон нахмурился, пристально глядя на меня. – Но то, что у нее были викторы, вполне логично, особенно если учесть, что сделал твой отец.
– Они… в основном смертные, рожденные служить одной цели, – объяснил Никтос, садясь рядом со мной. – Охранять предвестника великих перемен или целей. Некоторые ничего не знают о своих обязанностях, но все равно служат через множество механизмов судьбы – например, оказываются в нужное время в нужном месте или представляют того, кого им предназначено защищать, кому-то другому. Другие знают и принимают участие в жизни подопечных. Иногда их называют хранителями. Я никогда не слышал, чтобы у человека было больше одного виктора.
– И ты думаешь, что убитые теми богами смертные были викторами?
– Такое возможно. Богу или Первозданному нелегко их узнать. У них есть метки, как и у боглинов и потомков богов, – пояснил Никтос. – Однако нужно что-то подозревать, чтобы почувствовать эти метки. А у меня… таких подозрений не было.
Да и откуда им было взяться в то время? Он знал лишь, что его отец заключил сделку. Но понятия не имел, что сделал его отец.
– А что ты имеешь в виду под «в основном смертные»?
– Он имеет в виду, что они не смертные и не боги. Они вечные, как и Судьбы, – сказал Сэйон.
Я подняла брови.
– Что ж, это все проясняет.
Сэйон ухмыльнулся.
– Они рождаются как смертные, но их души проживают множество жизней.
– Перерождаются, как Сотория? – уточнила я.
– Да и нет. – Никтос откинулся назад. – Они живут как смертные, служа своим целям. Они умирают на службе или спустя много времени после ее окончания, но их души возвращаются на гору Лото, где живут Арей. Там они остаются, пока не придет их время и они не получат снова физическое воплощение.
– Возрождаясь, они ничего не помнят из прошлых жизней, только этот зов, который кто-то сознает, а кто-то – нет. Так Судьбы удерживают равновесие, – добавил Сэйон. – Но когда викторы возвращаются на гору Лото, они вспоминают свои жизни.
– Все свои жизни?
Бог кивнул, и я медленно выдохнула. Помнить столько жизней – столько смертей и потерь. Но и столько радости. Если брат и сестра Казин были викторами, осознавали ли они свой долг? А что насчет Андреа и тех, чьих имен я не знаю? Что насчет младенца?
А что, если сир Холланд был виктором?
У меня сперло дыхание. Мог ли он быть им? Он защищал меня тем, что тренировал и никогда не опускал рук. Никогда. И он знал о том зелье. Это… имело смысл. Мне захотелось плакать.
Я откинула голову на подушку. Столько всего нужно осмыслить. Очень много для короткого времени.
– Если хочешь искупаться или отдохнуть, скажи, – предложил Никтос.
Я посмотрела на него и ощутила, как дрогнуло сердце, когда наши взгляды столкнулись.
– Я бы предпочла остаться здесь, пока мы не узнаем, ответят ли Судьбы. Я не хочу…
Я не хотела возвращаться в свои покои. Быть одна. Слишком много всего в моей голове.
В кабинете повисла тишина, и я закрыла глаза. Я не помнила, как уснула, но, должно быть, это произошло. Следующее, что ощутила, – мягкое прикосновение, тычок в мою щеку. Моргая, я открыла глаза и обнаружила, что моя голова покоится на коленях Никтоса, а я смотрю в алые глаза мальчика лет девяти-десяти с лохматыми волосами песочного цвета.
Алые глаза с тонкими вертикальными зрачками.
– Привет, – сказал мальчик.
– Привет, – прошептала я.
Он склонил набок голову, и на маленьком эльфийском личике отразилось недоумение.
– Я думал, ты мертва.
Что за?..
– А ты – нет.
– Нет? – По крайней мере я не думала, что умерла.
– Вы оба спали, – заявил мальчик, кивнув. – Он не слышал, как я вошел. Он всегда меня слышит.
Никтос пошевелился, очевидно, теперь его услышав. Его бедро напряглось под моей щекой.
Я отстранилась, положила руки на подушки и разогнула ноги. Малыш наблюдал за мной со слишком серьезным для такого юного существа видом.
– Ривер, – произнес Никтос хриплым со сна голосом, – что ты здесь делаешь?
Чуть не задохнувшись, я уставилась на светловолосого мальчугана, пытаясь совместить образы дракена и ребенка. Это было еще более странно, чем увидеть Джадис в облике маленькой девочки.
– Смотрел, как вы спите, – ответил Ривер.
Я поджала губы.
– Уверен, ты делал не только это. – Никтос наклонился вперед. Я заметила, как его волосы упали на щеку. – У тебя должна быть причина прийти сюда.
– Да. – Ривер стоял, выпрямившись, в тунике без рукавов и свободных штанах того же серого цвета, который часто носил Нектас. – Нектас послал меня за вами. Он в тронном зале.
– Хорошо. Мы будем там через минуту.
Ривер коротко кивнул и бросил взгляд на меня.
– Пока.
– Пока. – Я неловко помахала ему, даже не уверенная, увидел ли он, поскольку Ривер проворно выбежал из кабинета. – Он…
– Впечатляет?
У меня вырвался сдавленный смешок.
– Да.
Я перебралась на край дивана. Наверное, Никтосу не понравилось, что я использовала его как подушку.
