– И обрезала бы, правда?
Я не ответила, и мои глаза закрылись. Он массировал пряди и кожу головы. От этих прикосновений мышцы шеи расслабились.
– У тебя хорошо получается. Ты часто моешь кому-нибудь волосы?
– Это в первый раз.
– Для меня тоже, – шепотом призналась я и почувствовала, как его пальцы на миг застыли, а потом продолжили осторожно тереть.
В голове стоял туман, но что-то в его словах пробудило воспоминания. Мои подозрения насчет его опытности вернулись, равно как и то, что он сказал о своем возрасте, – что он моложе, чем я ожидаю.
– Когда ты устроишься, нам нужно будет кое-что обсудить, – сказал он прежде, чем я спросила, сколько ему лет. – Но кое-что я хочу прояснить сейчас. Ты не сделала ничего такого, что заставило бы меня отказаться от исполнения сделки.
Я открыла глаза.
– Ты просто передумал и решил, что тебе не нужна супруга?
– Тем более такая, которая бьет меня кинжалом.
Я нахмурилась, уловив в его тоне поддразнивание.
– Ты все время будешь мне это припоминать?
– При любом удобном случае.
– Чудесно. – Я закатила глаза. – Я теперь жалею, что не ударила сильнее.
– Это невежливо.
– Кто-то может счесть невежливым, что ты три года бросал супругу, – парировала я. – Но знаешь что?
Эш рассмеялся низким и чувственным смехом.
Я прищурилась.
– Разве я сказала что-то смешное?
– Ты не сказала ничего смешного. – Он выпустил мои волосы. – Просто ты очень… прямолинейна. И я нахожу это…
– Если ты скажешь «забавным»… – предупредила я.
– Интересным. Я нахожу тебя интересной. – Он наклонил голову набок, и пряди волос упали ему на щеки. – И неожиданной. Ты не такая, как я помню.
– Ты не пробыл рядом со мной достаточно долго, чтобы узнать, какая я.
– То, что я почувствовал, когда увидел тебя на том троне, в том платье, сказало мне достаточно.
Я застыла.
– Я ненавидела то платье всеми фибрами души.
– Знаю. Закрой глаза. Я буду промывать твои волосы.
Я сделала, как он просил. Кувшин царапнул каменный пол.
– Что ты знаешь? И что обо мне сказало то, как я сидела на троне в том платье?
– Сказало, что ты позволила себя упаковать и преподнести незнакомцу, – ответил он, начиная смывать мыло с волос. – Сказало, что ты, похоже, стремилась быть отданной, хотя, скорее всего, сама ничего не решала. У тебя не было выбора.
Я резко вдохнула. Было больно, но он так точно выразился.
– Ты мог увидеть во мне девушку, достаточно смелую, чтобы исполнить сделку, в которой я ничего не решала.
– Это я тоже увидел. – Он поднял пряди моих волос, промывая их водой. – Я понял, что ты смелая. Что ты, должно быть, достойна уважения.
Внутри меня что-то перевернулось. Достойна уважения. Что достойного в том, что я должна сделать? Это достойно… и в то же время нет.
– Но я почувствовал не это, когда посмотрел на тебя, – продолжал он. – Я ощутил горечь страха. Терпкость страдания и безнадежности. И соленый вкус решимости. Вот что я почувствовал при виде тебя. Девушки, едва достигшей взрослости, вынужденной исполнять обещание, которое она никогда не давала. Я понял, что ты не хотела там находиться.
Меня потрясла точность его слов, задевшая даже тот уголок души, где хранилось воспоминание об облегчении, которое я почувствовала после его отказа. Но он никак не мог все это узнать.
– Ты все это определил, посмотрев на меня всего несколько секунд? – Я заставила себя усмехнуться. – Не может быть.
– Да. – Он провел пальцами по моим волосам, смывая мыло. – Я все это почувствовал.
– Ты понятия не имеешь, что я чувствовала…
– На самом деле имею. Я точно знаю, что ты чувствовала тогда и что чувствуешь сейчас. Твой гнев горячий и едкий, а неверие – холодное и кислое, как лимон. Есть еще кое-что, – добавил он, и у меня замерло сердце, а глаза открылись. – Не страх. Не могу вполне определить, но чувствую этот вкус. Я могу чувствовать вкус твоих эмоций. На такое способны не все Первозданные, но мне всегда удавалось, как и всем, в ком течет кровь моей матери.
Глава 24
Мои руки соскользнули с бортов ванны в остывающую воду, а сердце заколотилось.
– Правда? – прошептала я.
– Да.
Я несколько раз вдохнула.
– Можешь сказать, что я чувствую?
– Сейчас тебе просто не верится.
– Это… – Я была рада, что сижу. – Довольно бесцеремонная способность.
– Да, – согласился Эш, отставляя кувшин. Он не шевелился. Я тоже. – Вот почему я редко пользуюсь ею намеренно. Но иногда чувства смертного или даже бога столь сильны, что я не могу заслониться от их эмоций. Именно это произошло, когда я посмотрел на тебя. Твои эмоции достигли меня прежде, чем я от них закрылся. Я знал, что хотя казалось, будто ты шла за меня добровольно, на самом деле это было не так.
«Сера, что ты сделала?»
В ушах зазвучал полный паники голос мамы. Я закрыла глаза. До меня дошла суровая истина. Сир Холланд ошибался. Мама была права. Предательский внутренний голос был прав. Это моя вина.
Сердце в груди сжалось. Я покачала головой. Нет. И это неправда. Вина не только моя. Я открыла глаза и хрипло произнесла:
– Я была… напугана. Меня выдавали замуж за Первозданного Смерти. Я волновалась. Разумеется, я чувствовала безнадежность. Будто мне ничто неподвластно. Но я была там. Все же была там. – Говоря это, я не лгала. – Знала, чего от меня ждут, и была готова это исполнить. А ты – нет.
Он молчал, но я чувствовала его взгляд на себе – на моей спине.
– Да, не готов. Мне не нужна была супруга, которую заставили выйти за меня. И пусть ты шла добровольно, это не отменяет того, что это был не твой выбор. Никогда.
– Мой выбор – соблюсти условия сделки, – возразила я.
– Правда? Твоя семья позволила бы тебе отказаться от участия в сделке? Отказать Первозданному? Полагаешь, что могла бы? Разве чувство долга не вбивали в тебя с самого рождения? Не было у тебя никакого выбора.
Боги, он прав. Я это знала. Всегда знала. Я не ожидала, что на всем свете именно он это признает, и именно ему будет не все равно, особенно учитывая, что условия сделки назначил он сам. Но это ничего не меняло. Ни того, что это соглашение сделало с королевством; ни того, что знаменовало мое рождение; ни того, что я должна сделать.
Я открыла было рот и закрыла – во мне возникло совершенно новое чувство. Уважение. К нему. Кого должна убить, чтобы спасти свое королевство. К Первозданному, который неумышленно стал источником моих несчастий. Как можно не уважать его, если он не пожелал участвовать, когда понял, что у меня и правда не было выбора?
