Пришлось сосредоточиться на том, чтобы выпутаться из рабочей блузки и джинсов и наконец натянуть футболку и спортивные штаны. Каждую секунду я боялась, что Герман вернется и застанет меня голой, но он, к счастью, занимался какими-то другими делами. Судя по доносящемуся с кухни шуму — кипятил чайник.
Когда он принес мне чашку с чаем, я уже залезла под одеяло и слегка дремала, покачиваясь на волнах температурной одури, но приподнялась, когда он вошел.
— Пить… — попросила я.
— Уже несу, — вздохнул Герман и сел рядом, придерживая тяжелую чашку, пока я пила. Без его помощи, я бы наверняка опрокинула ее на себя — настолько была слаба. — Зачем ты пошла сегодня на работу? Наверняка же чувствовала, что заболеваешь.
— Помощница отпросилась на свадьбу к брату, — сказала я. — А у нас сейчас самый сезон, люди новогодние каникулы бронируют.
— Это же твое агентство? — уточнил Герман. — Так в чем проблема? Всех денег не заработаешь, а здоровье потом ни за какие миллионы не купишь.
— Кто бы говорил, — хмыкнула я, допивая чай. — Помню, ты хвастался, что работаешь только с малым бизнесом.
— А, было дело… — он тихо рассмеялся, и моему воспаленному от жара мозгу показалось, что по коже провели прохладным шелковистым мехом. — Тогда я работал для собственного удовольствия, а теперь для семьи.
— Да что ты врешь, — я тоже засмеялась. — Ты и сейчас для удовольствия работаешь!
Температура, бред — можно позволить себе немножко больше. Даже такие панибратские отношения с практически незнакомым мне человеком. Тем более, я действительно видела, что он получает удовольствие от работы — иначе не торчал бы постоянно в общем зале банка.
— Ты права, — Герман забрал у меня пустую кружку и щелкнул выключателем, погружая комнату в полумрак и давая отдых моим воспаленным глазам. — Нравится. Когда видишь, как дело твоей жизни растет, крепнет — появляется такой… азарт, что ли? Чем больше влияния на рынке — тем интереснее.
— Власть… — прошептала я в полусне. — Все мужчины любят власть.
— Не совсем. Власть — это над людьми. А тут… Над миром? Наверное, так.
Я снова засмеялась.
Начинающий властелин мира меряет мне температуру и поит горячим чаем, а попутно рассказывает сказки о мировом господстве.
Или мне это все чудится в бреду?
Додумать эту мысль я не успела — раздался звонок в дверь.
Герман пошел открывал «скорой», и следующие пятнадцать минут были заполнены суетой, ярким светом, болью от уколов и запахом спирта. Голоса врачей звучали гулко и тревожно, а голос Германа — спокойно и ровно. Он словно распространял вокруг себя прохладу и умиротворение. Кажется, Герман их убеждал все-таки не везти меня никуда. Хотелось попросить, чтобы говорил только он, но я не успела, провалившись в тяжелый горячий сон.
Очнулась я только на следующее утро, и узнала у няни, которая осталась у нас на ночь, что он дождался ее возвращения, заплатил сверхурочные и передал меня с руки на руки. И только после этого ушел.
Сейчас. А я нет
— Люблю… — повторяю сухими губами за Германом.
Эхом, отражением — пришпиливая его слова в свой гербарий злой улыбкой.
Он тянется рукой к моей голове — запустить пальцы в волосы? Приблизить, чтобы поцеловать? Опустить ниже, чтобы больное напряжение между нами взорвалось греховной любовью?
Стряхиваю его пальцы раздраженным движением.
Забираюсь на него сверху, встаю на колени по сторонам от его бедер.
Его руки ныряют под летнее платье, касаются кожи.
Прохладные руки — разгоряченной кожи, вспышкой острой ностальгии напоминая мне тот день, когда он отвез меня домой с температурой.
Как часто я после этого ныряла в странно-счастливое ощущение холодных пальцев на моем горячем лбу, как в самое безопасное и уютное место в мире. Еще не понимая, что это значит и не зная — к чему приведет.
Я тяну его за галстук к себе, а когда он откликается — отталкиваю другой рукой обратно.
— Знаешь, я тут разговаривала с Натали про ее брак, — говорю я задумчиво и как всегда — не в тему, проскочив сразу несколько логических ступеней беседы у себя в голове. Игоря это раздражает, Герман же всегда следует за мной, как бы далеко я не убежала мыслями. — Оказывается, она вышла замуж в восемнадцать за человека, которого полюбила. И любит его до сих пор. У них все хорошо настолько, что мелодрамы она считает немножко фантастикой, примерно как остросюжетные боевики. Да, иногда такое случается и в жизни, но очень, очень редко…
Герман смотрит мне в глаза и поглаживает бедра. Очень нежно, очень медленно — но там, где меня не должны касаться пальцы чужого мужа.
— Я стала расспрашивать других знакомых, и знаешь, что выяснилось? — ответ мне не нужен, я просто расплетаю вслух свои мысли, а Герман просто работает стенкой для отработки ударов по мячу. — Оказывается, не у всех была боль первой, второй и истинной любви. Не так уж мало женщин, которые никогда не знали предательства. Не чувствовали той боли, когда точно знаешь, что в эту самую минуту тот, кого любишь до слез, в постели с другой. Не завидовали мучительно, что чьи-то руки касаются не их. Им никогда не говорили спустя несколько лет отношений, что никогда на самом деле их не любили. Мужья радовались их беременности, а не молчали каменно, держа в руках тест с двумя полосками. Они вышли замуж за подходящего человека и до сих пор в нем уверены.
— Статистика разводов с тобой не согласна, — возражает Герман. — Большая часть людей знает и предательство, и нелюбовь.
— Ерунда, — отмахиваюсь я. — С теми, кто второй раз замужем, я тоже общалась. Они все как одна — то была глупость юности, а потом я наконец повзрослела и нашла нормального мужика.
— Почему тебя это так волнует?
— Потому что я почувствовала себя какой-то… странной. У меня всю жизнь — боль, страсть, эйфория, сердце в клочья! А у них просто все хорошо. Ты не представляешь, как я им завидую! Что со мной не так?
Герман смотрит на меня, чуть сощурив черные глаза.
Когда он вот так близко, когда касается меня — сложно поверить в то, какой он в другой реальности. Где мы просто хорошие приятели, а не тайные любовники.
Расстояние между нами каждый раз кажется непреодолимым. Мы почти не прикасаемся друг к другу на людях и первые секунды наедине чувствуем отчуждение и неловкость, словно каждый раз заново знакомимся.
Его прикосновения никогда не приедаются, я чувствую их как в первый раз даже после бессонных ночей, проведенных, не размыкая объятий.
Я прикрываю глаза, чувствуя, как его жесткие сухие ладони скользят по моим бедрам до коленей и потом обратно. Он разводит пальцы, сграбастывая меня пятерней, кончики пальцев продавливают кожу до боли.
