— Как эту гадость вообще можно есть? — с самым серьезным видом заявила я.
— С удовольствием! — назидательно поднял палец Герман. — Это удовольствие для ценителей нестандартного, не всем дано.
— Эх, значит, буду ценительницей стандартного, — засмеялась я.
Атмосфера стала чуть свободнее, и я, глядя на его руку на руле, решилась задать интересующий меня вопрос:
— Почему ты кольцо не носишь? Ты же в курсе, что все свободные и не очень женщины нашего торгового центра на тебя слюни пускают? Ты даешь им ложные надежды!
Герман с удивлением посмотрел на свою правую руку, будто впервые заметил там отсутствие кольца. Потер безымянный палец большим.
— Не знаю, — признался он. — Раздражает почему-то.
— Носить надо! — назидательно сказала я. — Как оберег. Иначе секретарши в коротких юбках тебе работать спокойно не дадут.
— Я не держу на работе тех, кто вместо дела думает о половых игрищах, — скривился он. — По крайней мере, с девяти до шести.
— А в обеденный перерыв можно думать о половых игрищах? — с невинным видом спросила я.
— Так! Вот давай без намеков! У меня секретарша многодетная мать, еще не хватало думать о том, чем она в обеденный перерыв занимается… — Герман нахмурился, а потом сделал жест, подозрительно похожий на отмахивание от порчи.
Я засмеялась и откинула голову назад, глубоко вдыхая запах московской осени из окна, кожи и дерева, исходящий от автомобиля, розмарина и холода — от Германа.
В колонках очередные гитарные запилы сменились на Scorpions «Send me an angel», и я немножко подпела припеву.
— Очень любил эту песню в школе, — сказал Герман, едва заметно усмехаясь каким-то своим мыслям. — На школьной дискотеке всегда приглашал танцевать под нее ту, в кого был влюблен.
— А потом она разбила тебе сердце и ты никого больше никогда не полюбил, пока не встретил Полину? — я добавила чуть-чуть пафоса.
— Кто разбила сердце? — не понял Герман.
— Ну, та девочка, которую приглашал.
— Которая из них? — уточнил он, посмеиваясь и бросая на меня быстрые взгляды.
Я соображала секунд пять.
— Оооо… — протянула я. — Оооооо! Да ты был влюбчивым товарищем!
— Да, но никогда этого не показывал. Даже этим самым девочкам. Только приглашал на танец под любимую песню, но никто же не знал, что она для меня значит…
— Ого, какой ты скрытный! У тебя есть еще тайные тайны? — заинтересовалась я.
— У всех есть, — коротко и как-то очень серьезно отозвался Герман.
Но меня же хрен остановишь!
— А сейчас твоя влюбчивость прошла? Ты стал взрослым и скучным?
— Нет, конечно, — хмыкнул он.
— О! — обрадовалась я. — Скажи мне, что ты все еще влюблен в Полину, как в первый день!
Герман резко крутнул руль, уходя от подрезавшего его джипа, сжал губы и прищурил глаза, провожая тот злым взглядом, но промолчал.
— Мощная выдержка, — заметила я. — Я бы уже обложила его четырехэтажным.
— Кто тебе сказал, что я не обложил? — скосил он глаза в мою сторону.
— Ага, скрытный, я помню, — я откинулась на спинку сиденья. — Ну что, признайся, влюбчивый скрытный Герман, ты после свадьбы влюблялся в кого-нибудь, кроме Полины?
— Да, — снова очень коротко ответил он.
Сощурился на вспыхнувший дальний свет на встречке. Мне показалось, на его лице мелькнуло какое-то очень странное выражение.
Или просто был виноват свет?
— Ого! Давно?
— Сейчас.
Я сглотнула. Почему-то стало очень жарко, и я полезла опять открывать окно.
Вспомнила, что так и не покурила, но решила просто закинуть сигареты обратно в бардачок.
— И в кого ты сейчас влюблен? — спросила и сама поразилась, какой у меня стал странный, чуть отстраненный голос.
Герман промолчал, снова сделав вид, что увлечен каким-то сложным маневром. Но я уже поняла, что это был его способ избегать неудобных тем. Он мог вести и болтать одновременно — ни беседа, ни дорога от этого не страдали.
— Да не бойся, я не проболтаюсь Полине, — хмыкнула я. — Если ты не проболтаешься Игорю, что я каталась с тобой, вместо того, чтобы пораньше вернуться домой и исполнять обязанности добропорядочной жены и матери. Так кто она?
— Начальница HR-отдела, — внезапно ответил Герман.
А вот теперь я, напротив, замерзла. Даже в горле запершило, как на морозе.
Пальцы онемели, словно от холода.
— Оу… — проговорила я. — Оу… И ты… С ней?..
Сложно было представить закрытого холодного Германа пылким тайным любовником.
— Нет, Лана. Нет, — Герман вцепился двумя руками в руль, не глядя на меня. — Я очень хорошо отделяю эмоции, над которыми не властен, и поступки, которые полностью контролирую.
— То есть, она даже не знает? — я вывернулась из ремня безопасности, чтобы жадно вглядеться в его лицо.
Он не поворачивал головы ко мне.
— Нет. И не узнает.
Сейчас. Кажется, пора что-то менять
Ожидание Германа становится нетерпеливым, я кожей чувствую, как он требует от меня принять решение.
— Хочешь, чтобы Полина все поняла? Приехали вместе сразу после того, как она сказала мне о том, что все узнала?
Мне хочется потрогать свое лицо — кажется, что оно онемело, как под лидокаином.
— Мы с тобой не справляемся с этим, — говорит Герман. — Сколько раз мы пробовали? Кажется, пора что-то менять.
Я смотрю ему в глаза, надеясь понять, что он задумал. Он же не может просто взять и во всем признаться?
Дышать становится все сложнее, словно кто-то откачивает из кабинета воздух. Сердце колотится, как сумасшедшее, но от бешеного бега крови по венам почему-то накатывает только слабость.
Попытка представить последствия его решения отзывается взрывом боли в голове. В глазах стремительно темнеет, и в этой темноте беззвучно взрываются и летят мне в лицо безжалостно белые круги.
Полина узнает о том, что та самая любовница — я.
Что она сделает?
Разведется?
Расскажет Игорю?
Придет ко мне, чтобы плеснуть кислотой в лицо?
Что сделаю я?
Расскажу мужу, который ничего не подозревает?
А он?
Разведется?
Захочет набить морду Герману?
А дети?..
— Нет! — круги перед глазами взрываются разноцветными фейерверками, и мне кажется, что меня сейчас стошнит от боли, стянувшей голову, как стальной обруч. — Ты в своем уме? С Марусей беда, сейчас не время заваривать эту кашу.
