– Это дом одного человека. Раздвинь ножки.
Рука движется ниже. Послушно раздвигает. Коленки острые. Синяк на голени. Отбивалась? Била кого-то? Боевая ведьмочка.
– А что за человек?
Голос хрипит. Губки облизывает. Голову мутит. Ведьма.
– Хороший. Давай ближе ко мне. Чуть-чуть попку двинь.
Делает, как говорю. Ее покорность заводит. Так же, как и бесячее сопротивление. Все в ней меня заводит.
– А мы тут можем все выходные пробыть?
Глазки еще в зеркале, реснички подрагивают.
– Да.
Пальцами легонько по гладким губкам, пока не внутрь. Пока – сверху. Некуда торопиться.
– А потом?
– А потом будет видно…
– А чем ты вообще занимаешься, дядя Миша?
Голос прерывается. Нравится, девочка? Я пока просто глажу. Нрааавится…
– Бизнесом.
– Каким?
– Строительство.
– А что строишь? Аааххх…
А это я уже пальцами, куда надо, попадаю. И легко так, как в родной дом. По мокрой ковровой дорожке. Легко тебя завести, девочка Леночка. Некстати в голове мысль, а сколько у тебя вообще было таких вот ходоков?
Очень горячая, очень. Манкая. По идее, должна, как кошка, трахаться. И, судя по количеству гарцующих вокруг нее членов, наверняка, так и делает.
Но вот нет у меня ощущения грязи от нее. А злость есть. Неожиданная. Удивительная. Потому что никогда меня такие вещи не напрягали. С другими бабами. Похер было на количество мужиков до меня. И даже во время.
А здесь переклинивает чего-то.
Именно сейчас. Когда двигаю пальцами внутри нее, мокрой и тихо постанывающей, и мысль возникает, что она такая не потому, что я охерителен, а потому что… Она вообще такая.
И злость сразу переключает на другую волну. Я хотел играть с ней. Гладить, как кошку, доводить до кайфа. А сейчас…
Я вынимаю из нее пальцы с хлюпом, резко встаю, вижу шокированные лисьи глаза, когда затылок резко соскальзывает, и в одно движение становлюсь с другой стороны, коленом на диван, раздвигаю ее ноги и подтягиваю к себе. На весу. Только голова и лопатки внизу. Она растерянно цепляется за подлокотник:
– Миша… Ты что? Мишаааа… Ах…
А это я уже в ней.
Тоже одним злым движением. Держу на весу за попку, ножку стройную на плечо закидываю и трахаю жестко и грубо. Словно свое недовольство вымещаю. На себя в первую очередь за мысли тупые, детские. Потому что мне должно быть глубоко похер на ее мужиков. А мне – сюрприз, сука! – не похер! Не похер!
И я понимаю, что все сильнее увязаю. И от этого злюсь. Потому что изменить ничего не могу. Смотрю в растерянные, немного испуганные и охерительно возбужденные глаза девчонки, перевожу взгляд на раскрытые в стоне губки, на подрагивающие от каждого рывка груди, на свой член, вбивающийся в нее, и кроет. Кроет так, что в глазах темнеет.
И это уже вообще не шутки. И я в этот момент не уверен, что смогу ее отпустить. Я ненавижу ее, и всех ее мужиков, начиная от пацанов в учебке и заканчивая поехавшим ы́на ней ментом. Потому что я сам такой же, поехавший.
И вообще нихера не уверен, что смогу теперь ее отпустить. Когда-либо.
И это бесит. Бесит. Бесит!!!
Она закидывает руки за голову, упирается ладошками в диван и выгибается в пояснице, насаживаясь на меня самостоятельно. Голова запрокинута, волосы русалочьими волнами изививаются до пола, стонет так, что у меня яйца поджимаются от кайфа. И это, сука, зрелище покруче камасутры.
Особенно, когда она кончает, и волны дрожи бегут по телу. Сжимает меня так собой, что прямо вслед за ней улетаю, только и успеваю на последних секундах член вытащить!
Падаю на нее, упираюсь ладонями по обе стороны от лица, смотрю в яркие глаза с расплывшимся на всю радужку от кайфа зрачком. И ощущаю себя абсолютно, окончательно поехавшим на бабе придурком.
И это, сука, самое сладкое ощущение в моей жизни.
Глава 18
Миша
– Дядь Миша, а ты сколько раз сидел?
Вот ведь коза неугомонная! Все ей знать надо!
– Два.
– А за что?
– Малех, а не похер ли тебе?
Девчонка встает, демонстративно потягивается тонким голым телом, а потом, дернув презрительно плечиком, идет к бассейну и ныряет. Хорошо ныряет, практически без всплеска.
Я сижу на диване, курю и смотрю, как ведьма резвится в воде. Мы на улице. Выползли после суток постельного режима.
Я чувствую себя нереально хорошо. Сытым и довольным во всех отношениях. Очень круто отключился от дел, от реальности. Словно в межвременье завис со своей девчонкой. Отключил мозг.
И от этого в голове пусто и легко. И все вопросы кажутся решаемыми.
Я смотрю, как девчонка, круче которой у меня не было никогда, плавает рыбкой в подогретом бассейне, как солнце бликует на коже, делая ее золотистой, как плывут следом по воде длиннющие русалочьи волосы, и думаю о том, что, может, забрать ее с собой? Ну, а чего нет? Она явно любит приключения, перемену мест… Ей вполне может понравиться моя жизнь…
– Где так плавать научилась, малех?
– Дядь Миш, а не похер ли тебе?
Она фыркает и ныряет.
Сучка вредная!
Ну, сейчас я тебе покажу.
Она выныривает и ойкает от неожиданности, уперевшись носом с мою грудь. Я секунду изучаю капли воды на раскрытых губах и длинных слипшихся ресницах, ловлю отражение своего бешеного взгляда в лисьих хитрых глазках, и жадно набрасываюсь на вреднюгу поцелуем.
Она отвечает. Сразу вцепляясь всеми конечностями, вися на мне, как обезьянка. Мы абсолютно голые, жаркое солнце позднего мая уже с утра хорошо припекает, а вода делает ее тело практически невесомым. По крайней мере, мне легко. Словно пушинку держу на руках. Но хочется погрубее, потому что явно нарвалась. Значит, девчонке тоже хочется.
Эти сутки я был с ней нежен. Ну, по-моему. По крайней мере, особых отметин на тонкой коже нет, кроме губ распухших, да потертостей от щетины.
После секса в банном комплексе позавчера вечером, мы перебрались в одну из гостевых спален.
Коза опять вредничала и не подавала виду, что ее хоть что-то удивляет. Но я видел восторг в хитрых глазках, и мне было приятно. Мягко так, тепло.
Она совсем молоденькая. С ее данными, вполне могла бы уже найти себе папика и кататься… Ну, не знаю… По всяким там миланам, парижам… Или где там еще катаются такие девки? Хотя, с ее характером, ни один папик не выдержал бы. Да и с ее способностью бабло буквально на воздух пускать…
