Я торопливо отворачиваюсь, чтоб не разреветься.
Полина воспринимает это, как очередное мое неуважение, наверно. Потому что ничего не говорит в итоге.
Просто встает и выходит из комнаты.
А я сворачиваюсь в клубок и засыпаю, наплевав на все. На смену мне только завтра, в колледж послезавтра.
Сегодня меня нет. Ни для кого.
Глава 28
Ленка
– Это чем же я тебя так не устроила, а, Вова, еб-твою-мать?
– Мелехова, ты охерела? Радуйся, что я позвонил тебе. За расчетом придешь в конце месяца. Все.
Вова отключается, а я сижу в постели, всклокоченная и злющая. Нормально так проснулась. Отлично просто.
Сижу еще немного, вздыхаю и иду на кухню ставить чайник, раздумывая по пути, может из заначки тяпнуть бальзамчика? Все равно торопиться некуда теперь.
Встаю у окна, задумчиво наблюдаю за мальчишками, гоняющими мяч. Все тело ломит, болит там, где, кажется, и болеть нечему. Ноги в ссадинах. А нечего босой по городу бегать, сама виновата.
Дожидаюсь чайник и, махнув на все рукой, щедро добавляю в чай бальзама. Надо же отпраздновать первое в жизни увольнение. Как и все у меня, феерическое. Не каждую по телефону увольняют. За пару часов до начала смены. Да еще и с категорическим запретом появляться на рабочем месте.
Прижмурившись, отхлебываю напиток, в котором соотношение спиртного к чаю примерно половина на половину. В голову моментально ударяет. По телу разливается тепло. Хорошо!!!
Присаживаюсь у окна, продолжая разглядывать мальчишек.
Мысли вялые и сонные, как и я сама. Я проспала сутки. И тот, кто сказал, что сон – лекарство, был гребанный гений.
Потому что во мне нет вчерашнего ожесточения, злобы. Жалости и сожалений, кстати, тоже нет.
Просто апатия какая-то тупая. Глупость я сделала, конечно. Особенно, когда на камеру показательно машину этого гада разрисовала. Но что-то мне подсказывает, что он делу хода не даст.
Он мудак, конечно, но не подлец. Не мразь.
И сердце чего-то не болит даже. Может, мой вчерашний взрыв был настолько разрушительным, что теперь только пустыня выжженная? Хорошо бы…
С каждым глотком настроение становится все лучше, а голова все балдежнее. Пришла мысль посчитать бабки в заначке, чтоб выяснить, сколько там не хватает. Откуда я их теперь брать буду – не представляется. Но хотя бы знать фронт работ.
Но в заначке пусто.
Я какое-то время туплю на шкатулку, потом ругаюсь. Ну, сеструля, блин! Не доверяет, значит! Нет, я ее с этой стороны понимаю даже, но все равно обидненько.
Ладно.
Разозлившись, возвращаюсь к оставленному напитку, по пути размышляя, а не сравнять ли мне градус? А то чего как-то половинчато?
Бальзам удивительно хорошо бодрит, бьет по голове, при этом я абсолютно ясно понимаю, что меня несет, но останавливаться не хочется.
Но налить не успеваю.
Замираю у окна.
Во двор торжественно въезжает здоровенный белый гелик последней модели.
Пацаны, играющие в футбол, моментально останавливаются и, раскрыв рты, пялятся на явление. Ну да, не часто такое в наших курмышах увидишь…
Я не сильно разбираюсь, но, по-моему, видела такую тачку на улицах города. Пару раз.
Гелик останавливается, показательно растопыривается на три парковочных места. И стоит.
А мне даже не надо вглядываться в водителя. И так понятно, кто у нас такой на понтах прирулил. Надо же, как быстро переобулся! Хотя, я сутки же дрыхла. А дядя Миша – мужчина быстрый. Шустрый, скот.
Честно говоря, не будь во мне полкружки сорокаградусного бальзамчика, которому температура только крепости придала, фиг бы я сделала то, что сделала. Может, вообще бы показала фак в окно, и не важно, увидит, или нет, и пошла досыпать.
Но исходные данные были другими, поэтому я на нервяке и злости несусь на улицу. Правда, обуться успеваю. А вот одеться – нифига. Так и скачу по ступенькам в длинной домашней футболке, в которой спать люблю. Плевать!
Он думает, сменил машину, приперся тут, такой весь деловой, так я к нему выбегу и на шею брошусь?
Ну, в одном он прав. Я однозначно выбегаю.
Дядя Миша видит меня и выходит из машины.
– Че забыл здесь? – я торможу в последний момент, буквально чуть ли не носом в него врезаюсь, настолько злая.
– Малех…
Опять эта его «малех»! Знает, как меня в ног сбить, тварь! Но нихера, нихера не выйдет!
Я отстраняюсь на шаг, щурюсь, оглядываю гелик. Миша смотрит на меня. Тяжело. Внимательно. Хочется поежиться, но я ж независимая и гордая, ага.
– А че с лексусом?
– Ты.
– Аааа… Понравилось, да? Дизайн хороший? Еще одну привез для работы? Так ты погоди, сейчас домой за баллончиком сгоняю и вернусь.
– Малех… – Он наконец-то прерывает поток алкогольного бреда, дергает меня к себе за локоть, и сразу обеими лапами сгребает за талию, прижимает. Я дергаюсь, вырываюсь, но он только держит крепче, втискивает в себя, тут же фиксируя одной ладонью затылок, а другую опуская на задницу. И нисколько не мешает мне колотить его, царапать дубленую кожу шеи и ругаться. А ругаюсь я громко, со вкусом.
Но дядя Миша только смотрит тяжело и серьезно, затем наклоняется и целует в шею. Сильно, больно, жадно. Я не затыкаюсь, не прекращаю его лупить и царапать, но ему, кажется, все по барабану, только жарче целует, дышит тяжело, лапы его сжимают, отбирая все силы и желание сопротивляться. Но я под градусом, поэтому несет. Хоть и дрожь бьет от его губ на шее и плечах, хоть и ноги отнимаются, но остановиться? Не, не слышали!
– Пусти меня, тварь, скот, гад! Пусти! Ненавижу! Ненавижу! Ненави…
«Жу» я уже докрикивала в машине.
Миша умудряется меня туда быстренько посадить, и запрыгнуть за руль. Я мельком гляжу на раскрывших рты пацанов и на выпавших из окон бабок, с досадой скриплю зубами. Ну надо же, блин! Меня тут и так проституткой считают! А теперь вообще!
Гад, гад, гад!!!
Миша выезжает только со двора, дальше не может. Трудно вести машину, когда тебя бьют. А я не стесняюсь нисколько. И даже не удивляюсь, что он меня не тормозит. Не отвечает.
Миша останавливается в скверике, неподалеку от дома, вырубает мотор. И наконец-то ловит мои руки, стискивает запястья до боли одной ладонью, держит.
– Малех, успокойся. Ну вот серьезно. Я не прав был. Слышь, малех?
– Слышу! Мудак! Пусти!
– Пущу. Но ты не бей меня больше, а? И не ори.
– Пусти!
Я рычу, рву руки, понимая, что синяки обеспечены. Но пофиг все. Меня сейчас бесит все, что он делает, все абсолютно.
