Мы сидели бок о бок и молчали.
Краем глаза я посмотрела на Джимми. Его руки нервно потирали колени, разглаживая его чёрные джинсы и стряхивая с них невидимые пылинки. Как только Джимми закончил с джинсами, он скрестил руки на груди. Но его пальцы всё продолжали и продолжали двигаться.
― Ты причинил мне боль, ― сказала я, потому что один из нас должен был осмелиться и признаться.
Его подбородок дёрнулся вверх.
― Не делай эту штуку с подбородком, скажи что-нибудь, ― сказала я. Я немного подождала. Моё терпение не окупилось. ― Зачем ты выбил мою дверь?
Он повернулся и пытливо посмотрел на меня.
― Джимми?
― Я не мог этого вынести… Ты заперлась от меня, ― его слова прозвучали так, как будто их вытаскивали из него с сопротивлением и криками. ― Ты должна была мне ответить. Ты не должна была… Не должна была так поступать.
― Почему нет?
― Что, мать твою, это значит? ― он прищурил глаза.
― Почему я должна открывать тебе дверь, если ты орёшь на меня? После того, как ты повёл себя как полная сволочь и обидел меня? А теперь остановись, поставь себя на моё место и скажи, с чего я должна была впускать тебя?
Послышалось рычание.
― И не надо мне твоей чепухи типа «я твой босс», «это мой дом» или «я плачу тебе деньги», ― сказала я. ― Да, это так. Но в данном конкретном случае это не имеет значения, это мы уже выяснили.
― Но...
― Нет.
Его ноздри раздулись, а эмоции можно было прочитать по глазам.
― Ты не должна была от меня запираться.
Я просто смотрела на него.
― Мне нужно... ― он начал жестикулировать рукой, пытаясь подобрать слова. ― Мне нужно иметь возможность поговорить с тобой лицом к лицу, хорошо?
Всё было только ради него самого. Больше ничего не имело значения.
Слова вертелись у меня на языке, отчаянно пытаясь найти выход. Мне потребовалось некоторое время, чтобы очистить мысли и составить осмысленное предложение.
― Тебе так сильно нужно было поговорить со мной, что ты выбил мою дверь.
Он ничего мне не ответил.
― Джимми, разве это похоже на нормальную дружбу?
― Знаю. Я налажал, ― сказал он грубо.
― Что ты сделал?
Меня переполнил страх. Не считая бледности, он выглядел хорошо, зрачки были нормальными. Боже, прошу тебя, только бы он ничего не принимал.
― С тобой.
― Со мной?
― С тобой. Сегодня. Я облажался. Мне жаль, Лена. Я просто... Мне жаль. Я нёс всякую хрень и не мог остановиться, хотя знал, что это неправильно, ― поморщился он. ― Прости.
― Если честно, Джимми, слова не помогут мне забыть сейчас обо всём.
― Что мне тогда сделать? Скажи мне. Я не знаю, как правильно делать подобные вещи, ― сказал он. ― Как правильно реагировать.
― Что ты имеешь в виду под «делать подобные вещи»? ― уточнила я.
― Я хочу всё исправить, но только ещё больше всё порчу, ― в его глазах было волнение, а его зубы были стиснуты. ― В группе всегда есть музыка, которая помогает сгладить появившиеся косяки между ребятами. Но ничего такого нет в отношении тебя. Я не знаю, что делать, когда всё испортилось.
― Нужно разговаривать со мной, Джимми. А не сходить с ума, срываться на крики, вести себя грубо. Нужно просто прийти ко мне и поговорить об этом, ― сказала я. ― Это сложно и просто одновременно.
Джимми не ответил.
― Почему ты взбесился, когда увидел, что я держу Дина за руку?
― Я не знаю, ― он низко зарычал и отпрянул, глядя мне в глаза. ― Просто скажи мне, что сделать, чтобы ты меня простила. Что ты хочешь? Я куплю тебе всё, что захочешь.
― Да не хочу я, чтобы ты мне что-то покупал.
― И что же мне делать?
― Ничего, ― сказала я, потому что просьба раздеться не обсуждалась. А умолять его никогда не иметь ничего общего с Лив Андерсон было просьбой номер два из той же оперы. ― Можешь починить мою дверь. Было бы мило с твоей стороны.
― Конечно, я починю дверь, но, может, ты хочешь чего-то большего?
Он казался таким непреклонным, его глаза светились задором от идеи возмещения ущерба. Проблема была в том, что я не могла иметь того, чего действительно хотела. Это мы уже выяснили раньше.
― Отлично, ― сказала я. ― Прокатимся на «Барракуде» в моё любимое кафе-мороженое.
― Не вопрос, ― пожал плечами Джимми.
― Но, ― я вытянула палец перед его лицом. ― Поведу я.
Его рот приоткрылся.
― Это не обсуждается. Ты спрашивал, как можешь всё исправить, и вот я отвечаю. Я веду «Барракуду», а ты сидишь на пассажирском сидении. Ты не комментируешь моё вождение и выглядишь счастливым.
― Хорошо. Но только за мороженым, ― он посмотрел на меня с раздражением.
― Конечно, Джимми.
***
― Думаешь, ты такая умная, да?
Я улыбнулась, услышав его вопрос, и притиснулась ближе к Джимми, используя его большое тело в качестве защиты от ветра. Должен же быть от него хоть какой-нибудь толк. Было чертовски холодно, у меня зуб на зуб не попадал.
― Ты это мне? Разве солёный океанский воздух не бодрит? Как считаешь, Джимми?
Он выгнул бровь и лизнул усыпанное сверху фисташками замороженное лакомство в вафельном стаканчике. Я же в это время старалась не пялиться на его язык. Просто мой взгляд блуждал по всему Джимми, а в том, что так вышло, не было ни капли моей вины.
― У тебя мороженое тает.
― Ой, ― я быстренько расправилась с подтаявшими кусочками карамельного блаженства, прежде чем они начали стекать по моим пальцам. ― М-м, вкуснятина. Самое вкусное мороженое из всех. Я говорила, что здесь продают самое лучшее мороженое?
― Да, говорила. Много, много раз в течение всех полутора часов, пока мы ехали сюда.
― Эй, я могла бы отвезти нас в Сиэтл, ― я пожала плечами и поёжилась в своём лёгком пальто. ― Так что скажи «спасибо», что легко отделался.
― Ну да.
― Тебе ведь весело, не так ли?
Джимми бросил на меня осуждающий взгляд.
